что я андрофоб
{74} и филогин. Непонятно? Ну, женщинам я всегда отдаю предпочтение перед мужчинами. Когда сижу в метро на боковом месте, мне небезразлично, кто займет соседнюю позицию: если собрат по полу – вижу в этом дурное предзнаменование, а если женщина, независимо от возраста, образования и национальности, – настроение на какую-то десятую градуса поднимается. Идеи в этом нет у меня никакой, это чисто подсознательное, природное свойство. Я по крайней мере отдаю себе в нем отчет и стараюсь урезонивать себя от дискриминационных по отношению к мужчинам поступков. По-английски и по-немецки существует понятие «сексизм», то есть ущемление человеческих прав по половому признаку. Слово это применяется, естественно, к тем убежденным мужланам, которые женщин считают неполноценными существами и потому их угнетают. Но я не раз наблюдал в своем отечестве и иной тип сексизма: когда мужик, занимающий определенную социальную позицию, старается окружать себя только бабами, с наглым цинизмом продвигает их наверх, а мужчин на дух не переносит. И дело даже не в сексе: так чаще всего ведут себя мужики стареющие, климактерические, которым не столько интим потребен, сколько беспринципное раболепие. Я недаром сказал: бабами (а не женщинами) себя окружают, поскольку для меня «баба» – существительное общего рода, бабой вполне может быть и обладатель двух точек с запятой
{75}. Ну, есть такая эпиграмма у Пушкина, да, да: то самое он так назвал. Ты меня с мысли сбила… Была мысль все-таки у меня… Короче, я так скажу: атмосфера бабства создается представителями обоих полов, когда они живут не сутью своего дела, а всякими там оттенками амбиций и обид, всеми этими «казала – мазала»… Увы, жаждущий вечной женственности довольно часто сталкивается с вечным бабством.
Жизнь тогда была еще впереди, а без этой единственной и теперь недоступной женщины она казалась немыслимой. Я только-только начал понимать вкус в них обеих. Мечты о Тильде меня не оставляли: ведь я столько пропустил в ней, столького не успел коснуться языком. Мои фантазии поначалу питались моей же самонадеянностью: мол, в конце концов она ко мне вернется, а потом стали приобретать ретроспективный характер, то есть я участвовал в них не в качестве себя нынешнего, а в роли худого нервного юноши первой половины семидесятых годов. Сначала в этом был оттенок ужаса: что я делаю, ведь туда нет возврата! А потом, когда накопилась тяжесть лет, понял, почувствовал, что с определенного момента страстное воспоминание становится основной формой любовного переживания.
Междунамие – такое слово у меня придумалось однажды. Им я обозначаю взаимопритяжение двух людей, независимо от пола, возраста, степени родства. Оно возникает только при участии нездешних сил – самое искреннее стремление людей к сближению может оказаться тщетным, если не получит подтверждения оттуда. Формы проявления такой близости разнообразны: она может сочетаться с кровным родством, любовью, супружеством, приятельством, профессиональным сотрудничеством,
