от зари до зари,
Дождь идет, а по лужам
снуют пузыри,
И с небес и с ветвей,
и с любого листа,
Дождик капает, будто бы
краска с холста.
Что за живопись. Бог мой,
и как не нова!
Кто не видел, как мокнет
под ливнем трава,
Кто здесь не был, и не жил,
не ведал страстей,
И в руках не сжимал
колонковых кистей.
Во влажные кусты жасмина…
Во влажные кусты жасмина
Лицом зарыться, в белый куст,
И ничего не знать помимо
Того, что день, как небо, пуст,
Как небо, пуст, как небо, светел.
«Ты кто?» – спросила я его, –
«Среда? Суббота?». Не ответил
Мне день тишайший ничего.
«Который час? Число какое?», –
Спросила. Он не отвечал,
И я оставила в покое
Его, чтоб он не осерчал.
А он сиял, сиял и длился,
Не зная рамок и тисков,
Пока однажды не пролился
Дождём бесшумных лепестков.
«Пространство певучее светлое…»
Эпитафия на смерть минуты.
22 июня
«Пространство певучее светлое,
Останься певучим и светлым», –
Твержу, хоть и знаю – заветное
Желанье является тщетным.
И стрелка, всегда неуёмная,
Всё движется, всё поспешает
И нас обрекает на тёмное,
И светлой минуты лишает.
О вечное усекновение
Июньского дня светового!
День кратче уже на мгновение.
Простимся же двадцать второго
С надеждой на свет нескончаемый –
Потеря не может не ранить –
Прощай, осиянный и чаямый
Миг радости. Светлая память.
Не вмещаю, Господи, не вмещаю…
Не вмещаю, Господи, не вмещаю.
Ты мне столько даришь. А я нищаю:
Не имею ёмкостей, нужной тары
Для даров твоих. Ожидаю кары
От тебя за то, что не стало мочи
Всё вместить. А дни мои всё короче
И летят стремительно, не давая
Разглядеть пленительный отблеск края
Небосвода дивного в час заката…
Виновата, Господи, виновата.
Идут по свету дяди, тёти…
Идут по свету дяди, тёти,
И все они в конечном счёте
Куда-нибудь придут.
Ну а душа – она в полёте,
Она ни там, ни тут,
Коль есть она. А если нету,
Придётся бедному поэту
Вот так писать в тиши:
«Людской поток течёт по свету,
Течёт – и ни души».
На земле-то жить нельзя…
На земле-то жить нельзя.
И недаром у Шагала
Пешеходов крайне мало,
Все живут, летя, скользя
Над поверхностью земной.
И фигуры Боттичелли
Не к земной стремятся цели,
А к какой-нибудь иной.
Все они удлинены,
Будто тянутся куда-то
К