Эмпатия. Анна Елисеева

на меня, и подмигнул. Подмигнул, как бы прося продолжать и демонстрируя – нарочитую – неоскорбленность моим поступком. – Вот и я скажу вам известное, Виктор: сейчас просто такой переломный момент, страшный: когда этих свиданий уже была не сотня – тысяча, и на вопросы о себе уже скучно отвечать – хочется издать ответы отдельной книжкой и просто выдавать её всем «новоприбывшим»… а после – только губами в губы, и там далее всё. Уже не воспринимаешь кого-либо всерьёз – ибо ЗНАЕШЬ – что это явно не то и протянется отсилы пару месяцев. А, значит, зачем себя уговаривать, вымучивать из себя что-то большее? Хочется сдаться. Но сдавшись – на какую энергетику тогда жить? Ведь завянешь изнутри: начнешь болеть, станешь нервной, руки начнут дрожать… и потом – однажды – ты или пошлёшь сию идею к чёрту и вернешься к старому и прогнившему, или – просто умрёшь. И не факт, что второе – худшее из двух развитий событий.

      – Ну… Попытка за кого-то спрятаться от всего мира, защититься – ведь безуспешна в корне… Очень легко может выйти так, что скоро нужно будет спрятаться уже от него, от этого самого человека – и спрятаться ещё похлеще, чем от всех остальных вместе взятых. Но куда? За кем? Искать кого-то нового вновь с этой целью и вновь оказываться в той же роли в итоге?.. Замкнуто-замкнутый круг.

      – Да, и это тоже верно. Поэтому-то вы не за кого не прячетесь и не кем не спасаетесь?

      – Как и вы, Юленька.

      – Не называйте меня так… мне отчего-то неприятно от вас слышать моё имя в таком нежном тоне. Так что даже тошно. Знаете сколько раз уже это мною слышано?

      – Хорошо… Юленька, – не моргнув глазом, псевдослучайно проигнорировал он мою просьбу.

      Я, задетая такой откровенной колкостью в ответ, нарочито улыбнулась:

      – А, зачем, ВИктор, скажите, вы заговорили сегодня со мной? Вам бы отдохнуть в этот вечер от той интрижки… или НАЧАТЬ НОВУЮ. Скучно, да – но хоть осмысленно.

      – Я решил попробовать что-то новое, – с равнодушным добродушием произнес он и отвернулся. – Но я мог и ошибиться в вас…

      – Могли, – отвернувшись от него и, демонстративно пожав плечами, направилась я ко входной двери.

      – Но не ошибся, однако.

      Я резко остановилась и вопросительно обернулась. Он, сидя на корточках, собирал брошенные мною листы бумаги и бережно складывал их в стопочку – без тени нетерпения, как если бы не в первый уже раз. Я подошла к нему и, опустившись с ним рядом на пол, стала ему помогать.

      Мы молчали, был слышан только шелест бумаг, похожий на помехи в старом телевизоре – такой почти успокаивающий сознание.

      Когда последний лист был водружен в очередную стопку, я молча встала и пошла к выходу.

      Не оборачиваясь и не прощаясь.

      Я не знала, вернусь ли когда-нибудь сюда вновь – и мне не хотелось связывать себя даже фразой «до свиданья».

      Я не знала, будет ли она правдива… а врать о чем-либо в этот вечер не хотелось. Хотелось позволить себе