Конечно, я спрашивал себя, повезло ли ему или нет, хотя его веселый вид и шумный разговор достаточно ясно говорили мне, что он чувствует себя недурно. Тем не менее я был удивлен, когда в конце тихого извилистого бульвара, по обеим сторонам которого стояли дома, окруженные садами, он свернул к одному из лучших, пройдя в ворота за железную решетку. Луна выглянула из-за тучи и осветила высокую остроконечную кровлю с шпицами на каждом углу. Нам отворил лакей в красных плюшевых штанах. Я начинал соображать, что успех моего друга, должно быть, колоссальный.
Когда мы сошли в столовую ужинать, миссис Колингворт дожидалась нас там. Я с сожалением заметил, что она бледна и выглядит утомленной. Как бы то ни было, мы поужинали весело, по-старинному, и возбуждение мужа отразилось на ее лице, так что в конце концов мы точно перенеслись опять в маленькую комнатку, где «Медицинский журнал» служил мебелью, вместо огромной, отделанной под дуб, увешанной картинами, комнаты. Все время, однако, ни единого слова не было сказано относительно цели моего приезда.
Когда ужин кончился, Колингворт повел меня в маленькую гостиную, где мы с ним закурили трубки, а миссис Колингворт папироску. Несколько времени он сидел молча, а затем сорвался с места, ринулся к двери и распахнул ее. Одной из его странностей было вечное подозрение, что люди подслушивают его или строят против него козни, так как, несмотря на внешнюю грубость и откровенность, в его странной и сложной натуре таилась жилка подозрительности. Убедившись, что за дверями нет никаких шпионов, он снова бросился в кресло.
– Монро, – сказал он, ткнув в меня своей трубкой, – вот, что я хотел сказать вам: я разорился дотла, безнадежно и непоправимо.
Мое кресло так и качнулось на задних ножках, и я чуть было не опрокинулся. Все мои мечты о великих результатах, которые должны были последовать для меня из моей поездки в Авонмут, разлетелись, как карточный домик.
Да, Берти, должен сознаться: моя первая мысль была о моем собственном разочаровании, и лишь вторая о несчастье моих друзей. Или он обладал дьявольской проницательностью, или мое лицо говорило слишком красноречиво, так как он тотчас прибавил:
– Жалею, что разочаровал вас, дружище. Вы не того ожидали, как я вижу.
– Да, – пробормотал я, – вы меня удивили, старина. Я думал, судя по… судя по…
– Судя по этому дому, по лакею и по обстановке, – добавил он. – Они-то меня и съели… сглодали начисто, с костями и с мясом. Я пропал, дружище, если только… – тут я прочел вопрос в его глазах, – если только кто-нибудь из друзей не подпишет своего имени на клочке гербовой бумаги.
– Я не могу сделать этого, Колингворт, – сказал я. – Прискорбно отказывать другу; и если бы у меня