– К северу отсюда лежит Булонь, а к югу Этапль, – вежливо ответил один из гребцов.
Булонь! Этапль! В избытке радости я в первый момент утратил способность говорить. Сколько светлых, радостных картин пронеслось в моем мозгу!
В Булонь меня, бывшего еще маленьким мальчиком, возили на летние купания. Неужели же можно забыть все то милое прошлое, забыть, как я, маленький сорванец, чинно шагал рядом с отцом по берегу моря? Как удивлялся я тогда, видя, что рыбаки удалялись при виде нас! Об Этапли я сохранил иные воспоминания: именно оттуда мы были принуждены бежать в Англию. И пока мы шли из своего собственного дома, обреченные на изгнание, мучимые сознанием предстоящих нам бедствий и унижений, народ с неистовым ревом толпился на плотине, далеко выдававшейся в море, провожая нас взорами, полными ненависти и злобы. Кажется, я никогда не забуду этих минут! Временами мой отец оборачивался к ним, и тогда я присоединял свой детский голос к его мощному и повелительному голосу. Он приказывал им прекратить свои выходки против нас, потому что в слепом злобном неистовстве из толпы принимались бросаться камнями, и один из камней попал в ногу матери. Мы сами словно обезумели от гнева и ужаса. И вот эти милые сердцу места, где так беспечно протекло мое детство! Вот они справа и слева от нас; а в десяти милях от самого дальнего из них находится мой собственный замок, моя собственная земля в Гросбуа, которая принадлежала нашему роду гораздо раньше той эпохи, когда французы с герцогом Вильгельмом Завоевателем во главе отправились покорять Англию.
Как я напрягал свое зрение, силясь сквозь тьму, окружавшую нас, рассмотреть далекие еще башни наших укреплений! Один из моряков совершенно иначе понял ту напряженность, с которой я пытался пронзить тьму глазами, и, словно стараясь угадать мою мысль, заметил:
– Этот удаленный берег, простирающийся на весьма значительное расстояние, служит приютом многим, кому, подобно вам, я помогал высадиться здесь.
– За кого же вы меня принимаете? – спросил я.
– Это не мое дело, сударь. Существуют промыслы, о которых не принято говорить вслух.
– Неужели вы считаете меня контрабандистом?
– Вы сами говорите это; да, впрочем, не все ли равно, наше дело перевозить вас.
– Даю честное слово, что вы ошибаетесь, считая меня контрабандистом.
– В