Иногда девушка жаловалась на жизнь подругам, но те всерьез вялые стоны не воспринимали.
– Ты, Ладка, все равно мировой судья! – заявила как-то Леля Череницкая – лучшая подруга, пребывавшая в совершенно счастливом третьем браке, а два предыдущих закончились зычным ударом Ладиного судейского молотка. – Мировой, в смысле, отличный. Не подъедешь к тебе ни на хромой козе, ни на породистом скакуне. Все у тебя по справедливости, все по закону.
– А что удивительного? – не понимала Лада. – Я же, девочки, в суде работаю.
Ответом служил дружный и еще более непонятный смех:
– Ой, Ладка, ну, уморила!
– Инопланетянка ты наша!
– Забыла, где живешь?
– Ну, знаете, – расстраивалась та, – если всех под одну гребенку… Все эти рассуждения: «У нас все куплено. Сплошная коррупция. Все равно всем платить надо».
– А не надо? – интересовалась Леля.
– Мне нет, – огрызалась Лада. – И я уверена, что таких, как я, еще пруд пруди.
– Нет, дорогая, – выражала подруга общее мнение, – таких, как ты, больше нет.
А Лада удивлялась: что в ней особенного? На носу очки, на затылке пучок, из одежды два брючных костюма. Не сразу, конечно. По сезонам. Зимой черный. Летом серый. Сумки тоже две, а содержимое всегда одинаковое: два кошелька (отдельные для купюр и для мелочи), два очечника (не дай бог, очки разобьются!), две ручки, четыре связки ключей (две от своей квартиры, две от родительской), две пачки болеутоляющих таблеток (если одна заканчивается, паника не отпускает до тех пор, пока девушка не купит следующую – запасную). Мигрень всегда накидывается внезапно и мощно. Не постепенно, по нарастающей, оставляя шанс подождать, дотянуть, принять меры, а сразу. Хватает в плен и начинает рвать голову на части с яростью раненого зверя. Так что лекарство должно быть всегда наготове. А иначе Лада перестанет быть Ладой. Перепутает истца с ответчиком и присудит кому-нибудь лишнее. Как потом, даже не людям, себе в глаза посмотреть?
Она любит справедливость. А кто ж не любит? Так что нет в ней ничего особенного. И жизнь, кстати, такая же, как у большинства. Дом – работа, работа – дом. С утра – глоток кофе, днем – столовский салат, вечером – наконец праздник живота. Так что костюмы за десять лет практики пару раз все же пришлось поменять. Была сорок шестого размера, сейчас – пятидесятого. Но она не расстраивалась, говорила, что теперь чувствует себя внушительной во всех отношениях.
Иногда уставала от рутины. Тогда тихонько спрашивала сама у себя: «Кутнем?» И отвечала уже уверенней:
– Кутнем!
И тогда от остановки троллейбуса не брела к дому, а заходила в торговый центр, поднималась на второй этаж и там, в ресторанном дворике, покупала сразу два французских круассана. Потом, конечно, сердилась на себя. Внеплановые поступки были непозволительной роскошью и выбивали из колеи. После них сложнее было вернуться к работе. Хотелось вытянуться на диване, открыть банку варенья