От этих дерзких слов настоятель вспыхнул и в досаде прикусил губу. Но тут вмешался ризничий.
– Было бы пристойней и благородней говорить со святым отцом аббатом уважительно, как того требует его высокое положение и почтение, на которое вправе рассчитывать князь церкви.
Юноша обратил на ризничего смелый взгляд голубых глаз; его загорелое лицо еще больше потемнело от гнева.
– Если бы не ваша ряса да седина в волосах, я поговорил бы с вами иначе. Вы, как тощий волк, рычите от жадности у нас под дверьми, чтобы заграбастать и то малое, что у нас осталось. Со мной вы можете говорить и делать что угодно, только, клянусь святым Павлом, если я узнаю, что ваша жадная стая досаждает леди Эрментруде, я вот этим самым хлыстом выбью их всех с клочка земли, который один из всех и остался у нас из всего, чем владели наши предки.
– Полегче, Найджел Лоринг, полегче! – воскликнул настоятель, подняв вверх палец. – Вы что, не чтите английский закон?
– Я чту справедливый закон и повинуюсь ему.
– Разве вы не почитаете святую церковь?
– Я почитаю все, что в ней есть святого. Но без всякого почтения отношусь к тем, кто выжимает последние соки из бедняков или крадет земли своих соседей.
– Не дерзите. Многих отлучали и не за такие слова. Впрочем, нам не следует сегодня строго судить вас. Вы молоды и горячи, и неподобающие слова легко срываются у вас с языка. Как там лесник?
– Ранен он тяжело, отец аббат, но жив будет, – сказал один из монахов, оторвав глаза от распростертого тела. – Если пустить кровь да попоить травяными настойками, ручаюсь, через месяц он будет на ногах.
– Тогда отнесите его в лазарет и подумаем, что нам делать с лошадью. Видите, эта тварь все еще таращит из-за стены глаза и храпит, словно поносит святую церковь, как сквайр Найджел.
– Тут пришел фрэнклин Эйлвард, – сказал один из братьев, – лошадь-то его, он, надо думать, и заберет ее.
Но крепкий краснощекий фермер отрицательно покачал головой.
– Ну уж нет! Эта зверюга дважды гоняла меня по всему выгону и чуть не убила моего Сэмкина. Нарню так хотелось проехаться на ней, его и сейчас ничем не утешить. Никто из батраков не может войти к ней в стойло. Вот уж поистине в дурной день взял я ее из конюшен Гилдфордского замка; знал ведь, что они там не могли с ней справиться, никто не хотел рискнуть сесть на нее. Ризничий забрал ее за долги в пятьдесят шиллингов, по дешевке, пусть и делает с ней что хочет. На мою ферму в Круксбери лошадь больше не вернется.
– Здесь она тоже не останется, – сказал настоятель. – Брат ризничий, ты вызвал дьявола, тебе его и усмирять.
– Охотно! – воскликнул ризничий. – Пусть брат казначей вычтет из моего недельного содержания пятьдесят шиллингов, так что монастырь ничего не потеряет. Вон стоит Уот с арбалетом и стрелой за поясом: пусть он вгонит ее в голову этой проклятой твари: ее шкура да копыта стоят побольше, чем она сама.
Крепкий