– Что за хренотень?! – раздался его гулкий крик. – Откуда это? Вень, я тебя спрашиваю!
– С неба, Ром, с неба, – принял Ростовцев вертикальное положение. – Ползи под ту старую сосну. Там все и обсудим.
– Никаких предпосылок не было, – продолжал удивляться Редькин, расположившись под «лапами» столетнего дерева. – Сегодня утром прогноз обещал теплую безоблачную погоду. Не говоря уж о каком-то дожде. Вот сапожники!..
– Никакого дождя нет, Ром.
– Я тебе, Вень, говорил, что ты сегодня мне не совсем нравишься? С тобой явно что-то не так – то старика какого-то придумал, то дождя не замечаешь. Смотри, этот твой камень весь мокрый… течет с него…
– Я не об этом – третьего июня две тысячи восемнадцатого года в Сестрорецке, как и во всем Питере, нет никакого дождя. Стоит солнечная безоблачная погода.
– Послушай, парень, я тебя уже боюсь, – Редькин с серьезным выражением лица отодвинулся от Вени.
– Хорошо, тогда будем осваиваться постепенно. Вспомни, как мы с тобой здесь оказались.
– Как… шли на рыбалку, но ты уговорил меня притащиться к этому валуну. Якобы здесь должен появиться некий выдуманный тобой персонаж.
– Когда мы повернули к камню, ты видел на небе хоть одно облако?
– Ну, постой… нет. Почему же тогда так быстро?.. Погоди… мы подошли к камню – он светился… потом появился запах… яркий свет, треск… темнота. Я, наверное, на какое-то время отключился. В чем дело, Вень? Чего ты добиваешься?.. А – а, понял! Мы с тобой очень долго находились без сознания – так долго, что пошел дождь. Послушай, а как же наши девчонки? Нужно срочно идти на поляну.
– Нету, Рома, тут никаких девчонок…
– Ты совсем охренел, что ли? Ну, тогда как хочешь, а я пошел.
Редькин встал на ноги и в следующий момент сделал то, о чем его и хотел попросить Веня – ткнул пальцем в дисплей мобильника. Приложив телефон к уху, он задумчиво уставился на приятеля.
– Что, не отвечает? – злорадно спросил Ростовцев.
– Пишет, что нет связи, – растерянно пробормотал Рома. – Наверное, здесь и, правда, какая-то аномалия. У меня отсутствуют антенки МТС и Мегафона. Посмотри на своем.
– У меня – то же самое. Я и смотреть не буду. Пятьдесят лет назад никаких мобильников не было…
– То есть, ты хочешь сказать, что мы…
– Вот именно – в одна тысяча шестьдесят седьмом году или, на худой конец, в шестьдесят восьмом.
Рома задумался, осмотрелся, а потом… громко заржал. Не засмеялся, а именно заржал. Это был уже не тот артистический смех, который так нравился его поклонникам, а дикий, перемежающий с воплями и всхлипываниями, хохот,