Бытопись современной Москвы. Татьяна Андреевна Смирнова

ака лепестков, так лирично описанные Есениным: «сыплет черемуха снегом». Егорка играл в песочнице у дома, потом в соседних дворах пятиэтажек, и, наконец, около копанного пруда, где по вечерам мужчины удили карасей. Это не был промысловый улов рыбы, просто в то время у взрослых было несколько вариантов досуга – побегать с мячом от ворот до ворот, посмотреть спорт по экрану телевизора или, вот, наловить пяток карасиков кошке на ужин. Вероятно, был еще досуг у пивной, но в районе Черемушки ближайшим досуговым местом была чебуречная, и по редкостным выходным, когда папа хотел удивить маму, он вел ее и Егорку в чебуречную, где масло шипело на горячем тесте и веселые грузины (или татары) делали Егорке напоказ персональный чебурек. Отец Егорки, Кузьма Петрович приехал из Сибири в Москву поступать в Московский Университет на Воробьевых горах, где довольно скоро встретил маму, и ново испеченные ученые поселились в считавшимся университетском районе, в Новых Черемушках. В 60-е года село Семеновское на Старой Калужской дороге стали отодвигать желтенькие «хрущевки», куда переселялись счастливые новоселы, избежавшие неудобств коммуналок: общих туалетов и кухонь с несколькими плитами и, хорошо если двумя холодильниками. Старая калужская дорога оделась в асфальт и рядом с Ломоносовским проспектом выглядела уже проулком, став в конечном итоге безымянным подъездом к пятиэтажкам, и только вековые черемухи рассказывали кое-что о минувшем наблюдательному Егорке. Они часто ходили гулять на пустошь, где один за другим пустели деревенские дома, оставляя после себя вишни и декоративные кусты. Но как-то очень быстро пустошь обрастала домами, как грибами, облюбовавшими солнечную полянку, а их уютная хрущевка в окружении многоэтажных домов уже терялась из виду. И, главное, терялось небо, закаты и восходы, щебетание птиц и аромат черемухи. Один за другим стволы-старожилы то ли сами вымирали от неприятного соседства, то ли мешали постройке очередного дома, но к окончанию школы Егор уже с трудом улавливал аромат черемухи по весне. Черемушкинский рынок приносил разнообразные, южные, тропические запахи, помойки за рынком добавляли пикантности своими ароматами, и вошедшие в моду одеколоны и духи окончательно заглушили незабываемый вкус весны. Или это кончилось детство?

      Егор решил учить историю, и по стопам родителей поступил в Университет. Добираться можно было на велосипеде или трамвае, всего пару остановок до замечательного университетского городка, особого мира с развеселой молодежью, синими елями и пушистыми сиренями, миром изумительных книг и замечательных преподавателей, которые научили любить мир, науку, людей, произведения искусств, культуру, и все то, что Егор теперь мог узнавать в глазах встречных: из «наших» он или нет.

      – Вот, не будешь учиться, станешь дворником. – Эта фраза была знакома каждому советскому школьнику. Но советские устои рушились быстро и бесповоротно: гласность деградировала в бескультурье и хамство, а демократия – в право сильного. Когда Егор с университетским дипломом пришел в районную школу, ему назвали такой месячный оклад, что дорога на трамвае до работы и обратно съела бы большую его часть, так что, убрав диплом в ящик, Егор решил стать именно дворником.

      Егор Кузьмич в современном мире.

      Прошли года. Черемуха, может, где-то и распускалась по весне, но у домов дворника Кузьмича стоял ничем не вытравливаемый духан «фаст фуда». За пару домов от его «хрущевок» вырос торговый комплекс с Макдональдсом на первом этаже, и красные картонные коробочки, одноразовые стаканы и другая фирменная упаковка стали завсегдатаем подопечных ему мусорных корзин. Ностальгировал он иногда по лепесткам черемухи и карасикам в соседнем пруду, но жить нужно было здесь и сейчас, и он жил.

      Каждую весну, как только сходил снег, он собирал весь мусор под окнами и высаживал цветы. Жители пятиэтажки сбрасывались на цветы, однажды заметив, как Егор Кузьмич мастерит из пластиковых бутылок изящную цветочную изгородь. Как дворник, он получил служебную квартиру, поскольку родители в лихолетье 90-х продали квартиру в Москве и переехали в провинциальный тихий городок. Но он остался все там же, в Новых Черемушках, и теперь имел однушку на первом этаже, окнами в сад, где еще в шестидесятые годы чья-та хозяйственная рука насадила вишню. Тогда быть может и огороды разбивали под окнами, но сейчас это казалось самоубийством: экология Москвы год за годом становилась хуже. И если в детство самого Егора московские дети на курорте всегда выделялись белизной кожи, то теперь скорее они смотрелись синюшными жертвами репрессий, или, жму лапу Макдональдсу, не в меру упитанными пампушками.

      Егор Кузьмич отпустил бороду, а вместе с ней потерялся счет его летам. Детям он казался дедушкой, но по блеску его глаз и неутомимой тяге жить люди зрелого возраста считали дворника младше себя.

      Мастер-класс по мусорному искусству.

      Кузьмич прекрасно помнил то замечательное время, когда в магазинах молоко в стеклянных бутылках продавали в обмен на пустые бутылки, когда картошку отвешивали прямо в авоську, а кусок колбасы заворачивали в отрезок бумаги. Он даже завидовал своим дворникам-предшественникам. Но, времена не выбирают. Такое количество упаковки, с которым Кузьмичу приходилось сталкиваться ежедневно, побудило его придумывать разные способы ее культурного