Болеслав Павлович боялся сообщить жене только что полученную им новость и в то же время понимал, что сказать все равно придется. Только бы это не отразилось на ее состоянии, думал он.
– Болеслав, – вдруг совершенно спокойно сказала Мария Александровна, – пожалуйста, прочитай мне письмо, за меня не беспокойся, я смогу перенести все, даже самое страшное. Читай!
В ее голосе было столько твердости и властности, что Болеслав Павлович, привыкший слушаться такого тона жены, решился. Он прочел:
«Многоуважаемый Болеслав Павлович!
Вчера, то есть 2 декабря сего 1882 года, в 2 часа по полуночи в своей квартире в г. Санкт-Петербурге скончался мой отец, статский советник Александр Павлович Шипов.
Похороны его состоятся 15 декабря на Девичьем кладбище в 3 часа пополудни. Отпевание в этот же день в 12 часов в Казанском соборе.
Прошу вас, а если здоровье позволяет, то и вашу супругу, а мою сестру и дочь усопшего Марию пожаловать для отдания последнего долга горячо любимому отцу.
Его дочь, находящаяся за границей, мною извещена. Всегда готовый к услугам.
Ваш А. Шипов.
С.-Петербург 12/ХII 82 г.».
Несколько минут супруги не произносили ни слова. У Марии Александровны были закрыты глаза и по щекам медленно текли слезы. Болеслав Павлович поцеловал ее в лоб и, поднявшись, сказал:
– Сегодня тринадцатое. Если я сейчас выеду, к утру буду в Костроме. Поезд на Москву уходит в 8 часов утра, часов в 6 вечера я буду там и к утру 15, следовательно, в Петербурге. – Таким образом, я успею. Тебе, конечно, ехать нельзя, а я поеду обязательно. Я стольким обязан Александру Павловичу.
Помолчав, он добавил:
– Ведь это единственный член вашей семьи, который отнесся ко мне хорошо, и я всегда буду благодарен ему. Мне искренне жаль его. Итак, я еду!
Мария Александровна подняла на мужа наполненные слезами глаза. И столько было в них скорби, ласки и любви, что Болеслав Павлович вновь опустился около нее на колени и вновь принялся горячо целовать тоненькие пальцы ее маленькой руки, лежавшей на ручке кресла.
В этой позе их и застала вошедшая Даша. Немного смутившись, она было попыталась незаметно скрыться, но увидев, что ее появление уже замечено Марией Александровной, прошла к буфету и, доставая из него посуду, усмехаясь, сказала:
– Не пойму я вас, господа. Чуть ли не десять лет женаты, а все никак определиться не можете: то ссоритесь, как злейшие враги, то милуетесь у всех на виду, как будто бы только вчера из-под венца. Ей-богу, даже чудно, право. Хватит вам! Сейчас поужинаем, да и спать пора. Детишек я уже уложила.
Она подошла поближе и, заметив слезы, катившиеся по скорбному лицу Марии Александровны, и взволнованный вид Болеслава Павловича, уже успевшего встать на ноги, воскликнула:
– Да что это с вами? На тебе, Маша, лица нет. Случилось что ли что? Господи!
– Да, Даша, случилось, – печально, но как будто совершенно спокойно ответила Мария Александровна. –