Аплодисментов не было. Толстяк-полицейский, поведя широкими плечами, выразил общее мнение.
– И только? Так и я смогу.
Подумал и предложил:
– Двенадцать!
Доктор Эшке вновь озлился, но тут же заставил себе забыть обо всем. Нет толстяка, и зрителей нет, и зала – и даже его самого, туди-недоучки. Есть черный мячик – и прозрачный многоугольник, кристалл о двенадцати гранях.
Много? Не слишком. Мчись, лента-мысль, соединяй грани! Иге, ля гё, сэн…[38]
– Не двигайтесь! – крикнул, ни на кого не глядя. – Попадет – больно будет!..
Про разбитый нос – память о первом дне знакомства с каучуковой ракетой – говорить не стал, дабы не пугать публику. Шарик попался весьма злого нрава.
В пол! Не прямо, а чуть-чуть наискось, чтобы над самой шляпой герра толстяка прошел. Потом – к двери, двумя метрами выше, а затем обратно, полицейскому мимо левого уха, да со свистом. Дернется – сам будет виноват!
Раз! Два!.. Четыре, пять… Восемь!..
Двенадцать!..
В ладоши ударили тут же, как только теплый каучук с силой врезался в руку. Морщиться нельзя, напротив, улыбнуться, поправить чуть съехавшие очки с простыми стеклами, капюшон мантии тоже выровнять…
– Шарик-то непростой! – констатировал кто-то. – С Подкаменной Тунгуски шарик!..
В ответ засмеялись, но как-то неуверенно. А вдруг и в самом деле?
Полицейский же, вежливость соблюдя, тоже похлопал, но о службе не забыл:
– Довольно, майне геррен, довольно! А вы, герр Эшке, извольте представление завершить и следовать за нами.
Филолог-германист, он же циркач и жуши туди, ответил не сразу. Двенадцать углов – не слишком много, а если вдвое?
– Охотно!..
А если даже не вдвое? Огромный прозрачный кристалл, с небо размером, шарик в самом-самом центре… Первая лента-мысль еле ползет, воздух стал вязким, тяжелым, не пробиться… Иге!.. Вторая идет легче, но медленно, слишком медленно. Ля гё! Есть!.. Третья, четвертая… Понеслись!..
– Охотно! – повторил доктор Эшке. – Но, герр… Извините, не имею чести знать вашу фамилию и должность…
…Двадцать третья… Двадцать седьмая… Тридцать первая…
– Криминальоберассистент Мильх, – суровым голосом отрекомендовался толстяк.
…Тридцать седьмая… Внимательней, внимательней!.. Сорок первая!..
– Так вот, уважаемый герр Дикмильх…[39]
Смех в зале (полицию никто не любит, даже немцы) подарил несколько нужных секунд. Готово! Тело стало легким, прозрачным, шарик, напротив, затяжелел, словно каучук обернулся свинцом. Ладонь запылала жаром.
– …Давайте поделим вопрос надвое. Представление завершаю, а вот второй пункт мы обсудим по мере возможности.
И – в полный голос, чтобы люстра зазвенела:
– Шестьдесят! Иду на рекорд! Только не двигайтесь, пожалуйста, не двигайтесь!..
Раз!
– Хватайте