уводят наверх – в комнату к следователю. Следователь сытый, здоровый, целый день отдыхал, занимался спортом, с женой забавлялся, довольный, от него пахнет дорогим парфюмом. Ты садишься на тяжёлый табурет с обитыми железом ножками и кладёшь руки на колени. Смотри, мол, руки мои пусты. Следователь на тебя и не взглянет, ноль внимания, ему хорошо, он звонит какой-то Гале, нахваливает, расточает в её адрес пресные, однажды заученные дифирамбы… Кладёт трубку и снова набирает номер… На этот раз Танин. Не стесняясь, хвалит её мягкий, большой, как мельничный жернов, зад, спускается ниже, к коленкам… Смеётся, хихикает! Есть ты в кабинете, нет тебя, человек ты или насекомое – ему всё равно. Поскрипывая блестящими хромовыми сапогами, входит щеголеватый кудрявый капитан. Они тепло приветствуют друг друга, приятельски обнимаются, затевают непринуждённую беседу. Вспоминают чей-то весёлый день рождения, дорогой коньяк, ароматное пиво, раков. Перебивая друг друга, восторгаются. Опять принимаются накручивать покорное ухо телефона. Звонят Николаю, чтобы узнать, когда день рождения Маруси. Время идёт. Повязав на округлый зад маленький фартук, цокая каблучками, в кабинет входит красивая девушка с подносом. На нём бутерброды из белого хлеба с маслом и сыром и пара кружек с ароматным, способным свести заключённого с ума, чаем. Причмокивая от удовольствия, потирая холёные руки, то и дело смеясь над свежими анекдотами, офицеры долго чаёвничают. Поблагодарив за угощение, капитан уходит. Следователь достаёт из серебряного портсигара, украшенного дарственной надписью, ароматную сигарету и закуривает. Подойдя к окну, смотрит вдаль, туда, где за тюремным забором должны начинаться вольные просторы. Снова садится. Берёт телефонную трубку и, передумав, кладёт на место. Опять кто-то входит в кабинет. От долгого сидения у тебя ломота во всём теле, болезненно зудят глазницы и кажется, что нет сил не то что согнуть спину, пошевелить рукой. Ничего не сказав, ни о чём тебя не спросив, следователь захлопывает весьма пухлое «Дело» и вызывает конвой.
На рассвете ты возвращаешься в камеру, ложишься спать, и почти сразу же раздаётся стук волчка: «Подъём!» Попробуй не проснуться, не подняться с кровати! Одна ночь проходит в таком режиме, вторая, третья. Даже самые крепкие люди больше трёх суток не выдерживают. Невзирая на постоянный голод, еда перестаёт лезть в глотку, чай дерёт наждаком, единственная тюремная радость превращается в пытку. На четвёртый день человек ломается, теряет уверенность, становится тенью самого себя, перед его глазами встают разные видения, о какой стойкости тут можно говорить!.. На пятые сутки он уже готов подписать любые бумаги. Прошедшие через это испытание, ожидающие приговор сокамерники подначивают, уму-разуму учат: «От следователей не отвертеться, если живыми выберемся в лагеря, напишем прокурору, да что там – самому Сталину! Главное, не подохнуть на Чёрном озере!» Заключённых, призывающих проявить стойкость, не поддаваться, я в тюрьме не встретил. А ведь здесь, как нигде,
