Но с Фарлеем все было иначе. Почему-то я верила, что он никому и никогда не расскажет о страшных тайнах моего прошлого. И я не стыдилась взглянуть в его глаза, зная, что увижу там только сочувствие, но не осуждение или насмешку.
Наверное, я бы отдала не один десяток лет своей жизни за то, чтобы этот момент длился как можно больше. Просто сидеть с обнимку, чувствуя, как под моей щекой ровно и сильно бьется чужое сердце, как руки крепко обнимают меня, оберегая от любой опасности.
И я сама не заметила, как заснула вновь.
Когда я в следующий раз открыла глаза, Фарлея рядом не было. Я лежала, бережно укрытая одеялом. Естественно, все в той же одежде, в которой была на балу.
По дому медленно плыл чудесный аромат свежесваренного кофе и свежей выпечки. Я гулко сглотнула голодную слюну. Ух, как есть-то хочется!
В дверь негромко постучались. Я тут же натянула одеяло до самого носа, хотя, казалось бы, мне было нечего стесняться.
– Завтрак подан, – из-за двери произнес Эйган, решив, видимо, не входить и не смущать меня. – Полотенца и халат…
– Да-да, я помню, – оборвала его я. – В ванной. – Подумала немного и все-таки добавила: – Спасибо.
Послышались удаляющиеся шаги, и я все-таки встала. Первым делом решила умыться и привести себя в порядок, хотя в животе бурчало все громче и громче.
Взглянув на себя в зеркало, я искренне ужаснулась. От макияжа, нанесенного Оливией, осталось какое-то жалкое подобие. Вчера я легла спать так, потом еще рыдала из-за кошмара… В общем, теперь из отражения на меня хмуро посмотрело нечто с огромными черными кругами под глазами от осыпавшейся туши.
Ох, и Фарлей меня видел в таком виде? Жуть какая!
Выразительно передернув плечами, я скинула с себя платье и чулки и до упора отвернула вентили с горячей водой. Залезла под нее и надолго замерла, чувствуя, как уходят все дурные мысли.
После ночного кошмара опять вернулось некогда постоянно навязчивое желание взять жесткую мочалку и долго-долго мыться, пока не раздеру кожу в кровавые лохмотья. Но усилием воли я отвлеклась от этой мысли. Ладно, сейчас не время раскисать. У нас с Фарлеем есть всего два дня. Завтра вечером ему придется предъявить общественности первого обвиняемого по громкому делу.
Через несколько минут я уже вытирала себя пушистым мягким полотенцем. Затем накинула на плечи халат.
Он явно принадлежал Фарлею, потому что был мне безнадежно велик. Я буквально утонула в нем, а нос пощекотал едва уловимый знакомый древесный аромат его парфюма.
Пушистые тапочки дополнили мой образ, и я вышла из ванной.
А вот интересно, как мне быть дальше? Вся моя одежда осталась в комнате на постоялом дворе. Право слово, как-то не хочется в одном и том же платье второй день подряд ходить. Тем более в таком откровенном и заляпанным кровью. Не то, что я брезгливая, но посторонних точно шокирую.
Мучимая