– Ну, коли тебе все так нравится, – засмеялась Аграфена, – чего долго ждать? Иди к Соловьеву в друзья да и живи с ним в горах.
Голиков насторожился, внимательно посмотрел на хозяйку, но, заметив насмешливые огоньки в ее зрачках, ответил:
– А что? Пожалуй, выкопаю себе, как Соловьев, норку и буду, словно граф, жить-погуливать.
После ужина, когда Голиков остался один, он придвинул поближе керосиновую лампу, вынул из полевой сумки тетрадь, купленную на базаре в Ужуре, и записал: «Переехал в Форпост». И отдельно, в рамке: «Помнить 23 августа 1919 г.».
Тогда под Киевом они с Яшкой Оксюзом не проверили под утро посты, и это чуть не привело к гибели целой полуроты.
…Закрыв дверь на крючок, поскрипев кроватью, будто он не мог на ней устроиться, Голиков тихонько встал, прихватил подушку, одеяло, забрался на теплую лежанку и мгновенно заснул. А часа через два, словно от толчка, проснулся, спрыгнул с печи, не зажигая света, оделся, защелкнул на себе ремень с кобурой и приоткрыл дверь из комнаты. Она скрипнула. Хозяйка сразу проснулась, выбежала из своей спальни.
– Батюшка Аркадий Петрович, куда ты? – всполошилась она. – Или тебе плохо спалось в моем доме? Я принесу еще перину.
– Не беспокойтесь, Аграфена Александровна. Спалось хорошо. Мне нужно сходить по делу.
– Еще ночь. Ты и дорог наших не знаешь. Отдохни. Скоро будет светать.
– Я быстро вернусь, – ответил он, отодвинул засов и вышел в ночь.
Голиков постоял возле крыльца, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. Он не говорил об этом даже Паше, но с той минуты, как возле многолавки таинственно исчезло письмо к Соловьеву, его, начальника 2-го боевого района, не оставляло ощущение, что «император тайги» неотлучно находится рядом. Грустно посмеиваясь над собой, Аркадий Петрович все чаще сравнивал себя с Касьяновым, но разницу видел в том, что Соловьева он теперь искал сам.
Стараясь ступать как можно тише, с пятки на носочек, Голиков вышел со двора на улицу и направился вдоль домов, чтобы подойти к штабу со стороны огородов.
Бесшумному индейскому шагу Голиков выучился в детстве, начитавшись Майн Рида и Купера. Как и многое, это пригодилось на войне. Он шел по обледеневшему за ночь снегу. Все кругом спало. Окна многих домов были закрыты ставнями, будто люди нарочно не хотели ничего видеть и во что-либо вмешиваться. Соловьев не только пугал и обирал – он еще и разобщал.
Метрах в двадцати от штаба, ковыляя по огороду, Голиков подвернул ногу и чертыхнулся.
– Стой! Буду стрелять! Кто такие? – раздался окрик.
– Голиков, – негромко ответил Аркадий Петрович, раздосадованный своей неловкостью, но довольный тем, что часовой не спал.
Часовым стоял Сучков, худенький парнишка из недавнего пополнения.
– Объявляю