– Паранойя? – вполголоса предположил Грегори. Врач недовольно поглядел на него. С минуту он, казалось, с сомнениями дегустировал это слово на кончике языка, потом скривил свои тонкие лягушачьи губы.
– Нет. То есть я так не думаю, – сгладил он категоричность своего возражения. – Безумие, простите, это не мешок, в который можно сваливать все людские поступки с непонятными для нас мотивами. У безумия имеется своя структура, своя логика поведения. Если уж на то пошло, нельзя исключить возможности, что какой-то тяжелый психопат, да, психопат, именно психопат мог бы оказаться виновником. Это единственная возможность…
– Психопат со склонностями к математике, – заметил, словно бы неохотно, Сисс.
– Как вы это понимаете? – Сёренсен заглядывал в лицо Сиссу с глуповато-насмешливой улыбкой, в которой было нечто оскорбительное. Он не успел закончить.
– Ну, психопат, который прикинул, как будет забавно, если производное от разницы в расстоянии и времени между очередными случаями, помноженное на разницу температур, окажется некоторой постоянной, константой.
Сёренсен нервным движением погладил себя по колену, потом принялся барабанить по нему пальцами.
– Почем я знаю. Можно множить и делить про себя разные вещи, длину тростей и ширину шляп, например, и из этого будут образовываться разные постоянные или переменные.
– Вы считаете, что тем самым высмеиваете математику? – начал Сисс. Видно было, что у него на языке вертится какое-то острое словцо.
– Простите. Я хотел бы услышать ваше мнение о третьем возможном мотиве. – Шеппард снова поглядел на Сёренсена.
– Об этом ученом? Который похищает трупы? Нет. Откуда! Что вы! Ученый, который ставит эксперименты на трупах? Ни за что на свете! Идея из третьеразрядного фильма. Зачем красть труп, когда можно достать его в какой-нибудь прозекторской, и к тому же безо всяких трудностей, или же выкупить у семьи? Такие вещи бывают. Кроме того, ни один ученый не работает теперь в одиночку, и, если бы даже он похитил труп, не знаю только зачем, ему не удалось бы скрыть этого от коллег, сотрудников. Подобный мотив можно преспокойно исключить.
– Что же, по вашему мнению, остается? – спросил Шеппард. Его аскетическая физиономия не выражала ничего.
Грегори поймал себя на том, что беззастенчиво рассматривает своего начальника, словно изучает какое-то изображение. «Он и вправду таков или таким сделали его усталость и опыт?» – подумалось ему.
Он размышлял среди тяжелого, неприятного молчания, которое воцарилось после слов главного инспектора. В темноте за окнами опять раздался рев авиационных двигателей,