«Кто бы спорил».
«И ты не будешь?»
«Не буду».
«Я поражен и тронут одновременно».
«Надеюсь, тронут… за приличное место?»
«Мама, стыдись».
«А что? Вижу, как тебя увлекло. Точнее – куда».
– Идите, Валентин Саныч, голубчик. Я к вам загляну. Попозже. Через часик. Добро? Или даже раньше. Как только документы на выписку будут готовы. Думаю, раньше управимся. Полчаса. В крайнем случае – минут сорок. Я сейчас же распоряжусь. Отправитесь домой к совести упырей своих взывать, а неподдающихся лишать незаслуженных благ.
– Да пошли они… – устало отмахивается сникший моими заботами скандалист.
Больше резервов, способных ему вернуть кураж, нет. Мне кажется, он и домочадцам выговаривать ничего не будет. Сегодня точно нет. Затаится ради будущего. Тем более что встретит его семья наверняка радостным застольем с салатами и пирогами. В конце концов, не чужие же люди. Сволочи – это да: квартиру продавать, выручку делить… Но не чужие! Начать с того, что не продали и не поделили. Хотя, возможно, потому и не продали, что о дележке не договорились. Отметаем допущение как абсолютно ничем не необоснованное.
«Кроме показаний потерпевшей стороны».
«Заметь, дорогая моя, что сторона так и не потерпела. Она, сторона, с одной стороны не потерпела произвола, но с другой – так и не стала потерпевшей. Событие потерпения не наступило. Я всё понятно изложил?»
«Ты сам как думаешь? Исключительно нет. Будь я филологом, у меня бы на первой фразе терпение лопнуло. И потерпение тоже. Из-за нетерпимости к словоблудию. С твоей тягой к изобретению странных слов ты мог бы стать заметной фигурой в юриспруденции… Я недавно наткнулась в телевизоре на речь одного прокурора… Но по сути ты прав».
«Наконец-то, хоть в чем-то. Кстати, “исключительно нет” – это не менее заметный вклад в современную лингвистику».
«Благодарю за признание заслуг, однако не вправе претендовать на ваши, сэр, лавры. Продолжай, не отвлекайся».
«Ого! Тебе интересно!»
«Без комментариев».
То, что благородное семейство на бумажке циферки рисовали, так это нормально, научный подход, перспективное планирование называется. И чего мужик взъярился? Сам ведь во времена госплана вырос.
«Бинго!»
Пал Палыч выжидает, пока за Валентином Санычем плотно закроется дверь. Потом с коротким смешком поясняет мне если не все происшедшее, то самую интригующую его часть:
– Бреем… Как я сразу не догадался? Ну там… А когда волосы отрастают, то чешется – спасу нет. Я по собственному аппендициту помню.
– Я так полагаю, что с моим диагнозом… Мне брить… хм… нужды