«Очень предусмотрительно, Ванечка. Я о псевдониме».
«Не язви».
«И что, с позволения спросить, выбрал? Хотя бы звучное?»
«Можно подумать, ты не знаешь?!»
Однако же, Беловежская Пуща… День отлучения от сцены, на которую я еще не взошел. Помню, закрывал один глаз под нежное пение дворника-белоруса, другим зорко следил за справедливостью розлива. Внутри невидящего глаза из темных глубин сознания китом-убийцей всплывала до немоты странная сцена. Я сразу понял, что навеял ее глумливый ответ неизвестного старого пердуна. Того, что отверг мою гениальную пьесу.
«Создатель… – доносился шепот из мрака, и я понимал, что это зовут меня. – Я твой главный герой. Я тут – вот же досада, блин – весь расползаюсь. Аккурат в середине. Никак не могу удержаться весь вместе. Спасай, молю…»
«Как?» – не нашелся я, и герой с тыла явился в глазное яблоко прохудившейся посередке скомканной простыней. Явно несвежей. Простыня вдруг исчезла, осыпавшись грязно-белой кучкой опарышей, а те – шасть во все стороны, кто куда. В жизни не видел, чтобы опарыши так споро расползались. Я и опарышей-то не видел, поскольку не рыбак. Однако у каждого человека, особенно в детстве, проявляется внутреннее, необъяснимое простым опытом знание. Это – папа, это – мама, это – кошка… Даже если до самих слов еще далеко…
А это – опарыши.
Я не сомневался – они и есть. Как был уверен и в том, что сейчас мне от них, расползшихся, станет окончательно тошно. И подумал: «А меня ведь предупреждали! Да-да, тем самым обидным письмом, из театра. Про вред и последствия расползания. Но серьезные предупреждения, на которые следует реагировать ответственно, рассылаются заказными письмами! Только так! А не абы как – по дороге закинул конверт в почтовый ящик, и извольте, нате вам…
– Мы это… игнорируем как несерьезное! – помню, оповестил я собрание.
Услышал в ответ:
– Во Ванька дает! Глядите, не скопытился наш пацан. Крепыш. Молодцá.
Еще в памяти сохранилось, что на словах «Как олени, с колен пью святую твою…» я уперся рогами в паркет и застыл. Последняя мысль, посетившая мой счастливо угасающий разум, была геополитической с неброским зоологическим оттенком. «Пуща теперь – заграница. Хотя вроде бы мы с ней одно государство, но это не то, в котором живу я. Непорядок. Их то ли бизон, то ли як – тоже не наш. А песня? Песня наша, душевная.
– Не пущают Ваню в пущу! – пустил я от расстройства слюну в уголок рта и затих. Слюну никто, кроме меня,