Шрамм, ничуть не смутившись, спокойно стоял, глядя министру прямо в глаза.
– Но я служитель Бога, – промолвил он, – я дал обет нести правду Божью в мир, и если нужно сделаться мучеником во имя ее, то да будет так.
– Мучеником – рассмеялся Гойм. – Много чести! Тебе дадут пинка и, оплевав, выгонят из города.
– И уйду, – ответил Шрамм, – но, пока я здесь, уст моих никому не закрыть.
– Ну и будешь проповедовать глухим, – язвительно добавил, пожимая плечами, министр. – Впрочем, довольно, делай что хочешь, помочь тебе я не могу, да и не хочу, мне бы сейчас впору себя отстоять. Я тебя предупреждал, Шрамм, надо уметь молчать, уметь подольститься, иначе тебя затопчут в грязь. Такое уж время настало, ничего не поделаешь: содом и гоморра. Прощай, у меня нет больше времени.
Шрамм молча поклонился, взглянув с сожалением на жену Гойма, с немым изумлением на него самого, и направился к двери.
– Ладно, жаль мне тебя, – проворчал Гойм, – ступай, я сделаю что могу, но смотри, заройся в Библию и держи язык за зубами, в последний раз тебе это советую.
Шрамм, уже не слушая его, вышел. Супруги остались одни. Гойм так и не поздоровался с женой, они давно уже были не в ладах. Не зная, очевидно, с чего начать, он стоял растерянный, злой и теребил концы своего парика.
– Граф, зачем вы так внезапно велели мне приехать сюда? – надменно, с укором спросила Анна.
– Зачем? – вскричал, подняв глаза к ней, Гойм и забегал взад и вперед по кабинету как безумный. – Зачем? Потому что я сошел с ума, потому что эти негодяи напоили меня, и я не знал, что делаю, потому что я идиот, несчастный и сумасшедший, да! Сумасшедший! – повторил он.
– Значит, я могу ехать обратно? – спросила Анна.
– Из ада назад не возвращаются, – захохотал Гойм, – а ты, сударыня, по моей милости в ад попала: ведь здесь сущий ад!
Он разорвал на груди душивший его жилет и грохнулся на стул.
– И впрямь рехнуться можно, но с королем воевать не станешь.
– Король? При чем тут король?
– Король! Фюрстенберг! Все! Все! Даже Вицтум и, кто знает, может, даже сестра моя родная, все сговорились против меня. Проведали, что ты, сударыня, красавица, а я дурень, и велели мне показать жену.
– Кто же им рассказал обо мне? – спросила, все еще сохраняя спокойствие, Анна.
Не в силах признаться, что сам он во всем виноват и теперь его ждет расплата, министр заскрежетал зубами, затопал ногами и вскочил со стула. Но вдруг раздражение его как рукой сняло, он побледнел, стал холодным, язвительным.
– Довольно, –