Ну там “Шесть свойств хорошего брака”, “Семь поводов для развода”, “Восемь обидных фраз”, “Девять слов, которые она ждёт от тебя”…
Всё построено на списках.
Тоже индустрия, чего уж там.
Я помню, сидел в Главке на совещаниях. Доставал из папки листик, чистый лист – клал перед собой, и в тот момент, когда начальник начинал речь, делал первое движение ручкой. Рисовал циферку “1”, а после неё сразу ставил точку. Начинался отчёт. Потом шла какая-то загогулина, потом слова “усилить контроль”.
Потом цифра “2”.
У меня сотни таких бумажек оставалось, пока я их на даче не спалил в печке.
Пропали все мои списки.
А сейчас мне кажется, что мир постарел вместе со мной. Распались какие-то связи.
У мира вокруг меня – маразм, он ходит под себя. Слова давно не складываются в узор, не пересекаются, а лежат грудами.
Прямо как трубы и крепёж, которыми я занимался.
Лежат и ржавеют – да и Главка нашего след простыл.
Мир изменился. Но у него, этого мира, время от времени случаются просветления, и мироздание что-то вспоминает. Слабеющий ум мироздания цепляется за надписи на стене, сделанные им же – в момент угасания сознания. Эти записи пронумерованы.
1. – усилить контроль.
2. – неразборчиво.
3. Три причины, которые губят всякое начинание.
Четыре способа похудеть.
Вот и всё».
Он говорит: «Вы вот вспоминали о кроссвордах, так я скажу, что в кроссвордах вся наша жизнь.
У меня есть один родственник. Дальний, не кровный родственник, кисель и вода были перемешаны в нашем родстве.
Как-то он позвонил мне.
Пожилой человек, лицо которого я почти забыл, долго тяжело дышал в трубку и, наконец, произнёс:
– Есть такой писатель… По фамилии… Фамилии… Полевой.
– Он умер, – печально сказал я. И приготовился что-то сказать о безногом лётчике, переноске семнадцати килограммов золота по немецким тылам и тонком литературном журнале для молодёжи.
– Он написал одну пьесу… – уточнил мой родственник. – Она может кончаться на “о”.
Дело было в том, что мой родственник был заядлым кроссвордистом. Не знаю как сейчас, но тогда общество кроссвордистов было похоже на литературоведа Виктора Шкловского, что уверял, что он и рыба, и ихтиолог в одном лице. Кроссвордисты составляли кроссворды, сами разгадывали, а неразгаданные отсылали в газеты. Это был целый бизнес.
– Он, по-моему, не писал пьес, – неуверенно ответил я.
– Нет, писал. Точно. Оканчивается на «о».
Тут я понял, что имеется в виду не автор замечательной книги о замечательном человеке.
Здесь имелся в виду человек, которого сожрало либеральное общественное мнение, потому как оно не менее стозевно и лаяй, чем самодержавие. Причём Полевого жрали с двух концов – за нелюбовь к “Ревизору” и поношение Кукольника. И никто не читал его теперь, кроме сумасшедших литературоведов. И я, хрен с горы, конечно, не читал этой пьесы,