Здесь ничего не изменилось. Так же склонялись ивы над водой, маслянисто блестела река. Викентий Лукич бросил в омут камень. Тот бултыхнулся, по воде разошлись круги, но знакомая мордочка не показалась. Бросил другой… Захлопал в ладоши… Свистнул в два пальца…
Из кустов высунулась возмущённая физиономия:
– Эй, чего шумишь? Делать нечего? Всю рыбу распугал!
– Да какая тут рыба? Отродясь её здесь не было!
– Не было? А это что?
Рыбак с неописуемым торжеством выволок из травы огромного налима. Так вот кто прогнал чертей из тихого омута! Действительно, разве с таким уживёшься? Вон он какой толстый. И это сейчас он тихий, можно сказать – сонный, а в воде… Не повезло чертёнку. И Викентию Лукичу вместе с ним…
Больше в том тихом омуте черти не водились. А вот рыбаки… Как узнали про налима, теперь в том месте сидят безвылазно. Что-то ловят, но без особых успехов. Жаль, поблизости тихих омутов больше нет.
Если б зелёное было голубым и наоборот
Степь… Бескрайняя и ровная, как стол… Уходящая за горизонт, оставляющая наедине с печалями и надеждами…
Степан частенько подолгу вглядывался в расстилавшееся перед ним пространство. И когда он начинал делать это, уже ничто не могло отвлечь его от глубокомысленного созерцания равнины. Глаз, не встречающий препятствий, отдыхал. Вот и сегодня: выдался погожий денёк, из-за чего было трудно оторваться от игры зелёного и голубого, голубого и зелёного…
Небо над головой – насыщенного изумрудного цвета – по мере приближения к горизонту обесцвечивалось, блекло, в конечном итоге превращаясь в молочную дымку. А вот голубизна земли, наоборот, наливалась синевой, в конечном итоге подёргиваясь лёгкой вуалью бесконечности.
В траве тут и там проглядывали колокольчики. Их нежно зелёные головки были поистине чудесны. Степан наклонился над одной из них и чуть не заплакал от умиления. На трепетном лепестке застыла капелька росы, посверкивая, словно крохотный бриллиант. Простой полевой цветок – а сколько в нём прелести, даже таинственности. Созерцание маленького чуда природы будило воображение, настраивало на философский лад. Хотелось думать о смысле жизни, о звёздах, существующих где-то там, в безумной дали равнодушного космоса…
Говорят, некоторые из этих звёзд обитаемы. Правда, тамошняя жизнь имеет несколько уродливые формы. На одной из планет дошло да того, что небо там – голубое (?!), а растительность и вовсе зелёная (!?). Степан попробовал представить себе это несоответствие, эту странную метаморфозу – и не смог. А мучиться не захотел. Он вообще был склонен к компромиссу. Кое-кто даже называл его конформистом, но это было уже слишком. Что, впрочем, не мешало Степану считать: если кто-то радуется голубому небу – это, в конце концов, его трудности. Хотя этак можно дойти и до того, что фиолетовый цвет Солнца станет менее предпочтительным,