– А что это за народ появился в городе? – спрашивает одна из княжон.
Выражаю недоумение, о каком народе говорит она.
– Разве вы не заметили? По улице мимо наших окон стали проходить в каких-то странных белых и серых костюмах мехом наружу.
Княжна, оказывается, говорит об остяцких кухлянках из оленьих шкур, в которые стали облачаться тоболяки. Такие костюмы можно наблюдать и у самоедов, и у эскимосов, и у якутов. Объясняю ей, что никакого нового народа в городе нет, и выражаю удивление, что княжна не видала в иллюстрированных хрестоматиях архангельских самоедов, изображенных в таких нарядах.
– Почти во всех хрестоматиях такие костюмы можно видеть. Разве вам не объясняли?
Княжна смущенно молчит. Рассказываю, из чего сшиты эти, каковы их преимущества.
– Вы много путешествовали? – вмешивается Николай.
Отвечаю ему, что был я и за границей и искрестил почти половину Сибири и Забайкалья.
– Когда же вы успели везде побывать?
– Судьба, если можно так выразиться, бросала меня в разные концы. Да и любопытство играло немалую роль, – отвечаю я. – Собственно путешествовать-то мне приходилось мало, больше работал.
– Какая же работа у вас была?
Пришлось коротко перечислить свою работу и места, где я бывал.
– Богата и разнообразна Сибирь. Я тоже когда-то проехал по Сибири. Красивые места. Громадные леса, дикие. Вы охотник? Ходили на зверей?
Я рассказал, как однажды напал на меня медведь в совершенно дикой местности, и, имея при себе только револьвер, мне все же удалось отстреляться и обратить его в бегство. Не знаю, было ли у меня хорошее «повествовательное» настроение в это время, но дочери Николая с большим вниманием слушали мой рассказ, а через несколько дней Николай даже спросил через князя Долгорукова, нет ли у меня напечатанных описаний моих путешествий.
Сибирская природа, по-видимому, производила хорошее впечатление на царскую семью. Они часто расспрашивали меня о ней. Их глаза привыкли к мягким, ласкающим картинкам юга. Русская династия почти не интересовалась севером России. Ежегодно она или путешествовала за границу, или в Крым и на Кавказ. Очутившись поневоле в Тобольске, куда, конечно, никогда бы она не заглянула и даже знала бы о нем только понаслышке, теперь сама наблюдала особенности суровой природы.
Сибирь – моя вторая родина. После четырнадцати лет одиночного заключения в Шлиссельбургской крепости и после целого года путешествия по сибирским тюрьмам и этапам под суровым конвоем я очутился на свободе в Вилюйске в конце февраля. Несмотря на суровые морозы, в это время солнце дольше держится на горизонте, а краски его до того разнообразны, нежны и прихотливы, что я целыми часами любовался чудным небесным сводом, и должен сознаться, что в первый раз