Владимир в самом начале войны записался на фронт добровольцем. Благодаря знанию немецкого языка и занятиям парашютным спортом его определили в диверсионно-разведывательный отряд. Несколько раз его забрасывали в глубокий тыл противника, где он подрывал машины, резал провода связи, информировал штаб о передвижении вражеских войск и базировании фашистской авиации.
Когда Володя был ранен, в клубе госпиталя, где он лежал, давал концерт ансамбль Шульженко.
“Товарищи бойцы, – сказала Шульженко, объявляя номер “Трио Кастелио”, ставшее без Володи дуэтом. – Артисты покажут вам лишь то, что можно исполнить вдвоем. Третьего партнера нет, потому что он сейчас среди вас, в этом зале. Раненный, как и вы, в боях с фашистами”.
Оправившись после ранения, Владимир Плисецкий не раз выполнял опасные задания, всякий раз выходя из них живым и невредимым. Но 15 декабря 1941 года в составе группы разведчиков на лыжах во вражеском тылу он попал под обстрел. Захватить разведчиков живыми врагам не удалось. Они встретили фашистов гранатами. Последние две приберегли для себя.
Арест отца
Я родился 13 июля 1937 года в Москве, в родильном доме имени Грауэрмана на Арбате, спустя три месяца после ареста моего отца, Михаила Плисецкого.
Отца, занимавшего руководящую должность в управлении “Арктикугля”, за некоторое время до ареста исключили из рядов ВКП(б). Мама рассказывала, что в день исключения из партии он пришел домой с совершенно белым лицом, молча лег на диван, вытянулся, смотрел в потолок. Встревоженная мать спросила:
– Что случилось? Конец света?
– Да, – только и смог произнести отец. Он видел, что кругом происходят массовые аресты, и ясно осознавал, что́ влечет за собой исключение из партии. И действительно, за ним пришли с ордером 30 апреля в 4 утра.
Убежденный в собственной невиновности, он отнесся к своему аресту даже с некоторым облегчением.
– Вот разберутся на месте – и отпустят, – сказал он. – Собирай в маленький чемоданчик вещи!
– Но что положить – белье и верхнюю рубашку? А галстук надо? – спрашивала мама, держа галстук в руках и дрожа не то от холода, не то от ужаса всем телом.
Беременная, на седьмом месяце, она утешала совершенно спокойного на вид отца:
– Ты скоро вернешься. Это недоразумение. Я не сомневаюсь.
Он поцеловал ее, и – как вспоминала много лет спустя мама – впервые в жизни она увидела слезы в его глазах.
Утром Майе было сказано, что папу срочно вызвали на Шпицберген, где он с 1932 года руководил угольными рудниками и служил генеральным консулом. Майя еще долго не подозревала об аресте отца. С печалью и сожалением она рассказывала Мите:
– Представляешь, у Аты Ивановой (девочка из класса) арестовали папу!
Все эти детали я беру из воспоминаний