Вайлет оглянулась, решив, что просто не дошла еще один пролет и верно ошиблась дверью, но в щель окна виднелся разбитый покореженный прожектор и смятые внутрь перила. Эта была та самая комната и не та.
«Наваждение. Так не бывает»!
Руки дрожали, и пришлось сжать их в кулак, чтобы Луис не видел страха, обезоруживающей растерянности. Она не могла понять, как такое могло произойти. Снова и снова убеждая, что это сон, и когда проснется, вновь увидит мерцающий луч мощного прожектора, направленный в сторону бухты.
Вайлет прошла комнату вдоль и поперек, всматриваясь в мертвый камень, вышла на шаткий балкон, слыша позади неодобрительное сопение Луиса. Ничего… ничего, что говорило бы о встречах и вечерах проведенных с милым стариком. Ничего, что говорило бы в пользу ее здравого смысла. И когда больше не осталось сил, она уткнулась в широкую грудь верного друга и заплакала, чувствуя, как он осторожно гладит ее по голове.
Она была благодарна Луису за его молчание. Благодарна за его понимание и адское терпение. Она этого не заслуживала. Не заслуживала его дружбы и преданности, не заслуживала ежеминутного, ежесекундного его самопожертвования. Она только мучила того, кто всецело принадлежал ей, который ради нее оставил позади нормальную жизнь, превратившись в беженца, отшельника. Который так же, как и она страдал от мучительной душевной боли – потери лучшего друга. И ему может быть тяжелее вдвойне, ведь девушка, которую он боготворил, вдобавок ко всему, еще и сошла с ума.
Так думала Вайлет, ругая себя за эгоизм. Ругая за иллюзии, которыми окружила себя, позабыв о том, кто терпеливо ждет рядом, о том, кто достоин лучшего.
– Прости меня, Луис, прости, – шептала она. – Не знаю, что со мной, но это было так реально. Ты не должен терпеть мои выходки, ты не должен жертвовать собой.
Он молчал, прикасаясь губами к ее волосам.
– Пошли, пошли отсюда, – наконец прошептал парень, потянув за руку.
Всю обратную дорогу она не могла остановить текущие из глаз градом слезы, вспоминая теплые вечера и милую болтовню Хеслера, такие реальные, что от этого становилось страшно, и, несмотря на теплый день, мороз пробирал до костей. Что если в один прекрасный момент она не вернется из выдуманного, созданного ей самой мира? Что тогда?
Луис будто услышал ее мысли, сжав крепче за руку.
«Значит, и безликая фигура в плаще на темной тропинке тоже иллюзия. Значит, и любимый запах по утрам в пустом доме – тоже»?
Как хорошо, что она не рассказала об этом Луису, тогда бы он точно усомнился в ее душевном равновесии. И она не знала, чего боялась больше – его убеждения в этом или своей ненормальности.
Последующие два дня они готовились к отъезду. Луис рассказал, что Катано категорически против ее возвращения, боясь неодобрения