Вместе с тем ригоризм, присущий Тертуллиану и заложенный в общей идее радикального водораздела между Церковью и миром, в конечном счете обернулся в богословии святого Киприана недопустимым схематизмом – проблемой фактического и радикального отождествления Церкви и всего ее достояния.
До определенной точки эта мысль может почитаться правильной; в этом смысле замечательны рассуждения святого Киприана о покаянии, церковном общении, Евхаристии и страданиях за Христа, обращающие наше внимание не столько на природу самого достояния Церкви, сколько на опасность реального «выпадения» человека из церковных пределов. Без достояния церковного человек пребывает вне Церкви – такова мысль святого Киприана, ценная и важная для нас и для всей истории общецерковного процесса с точки зрения экклезиологии.
Однако в том случае, когда святой Киприан подходит к означенной формуле с другого конца (как бы переворачивая ее), формулируя ее следующим образом: «Вне Церкви человек лишен и всякого церковного достояния», он вступает в противоречие с общецерковным взглядом на этот вопрос. В рамках именно такой парадигмы святой Киприан развивает свое богословие Таинств, признание которых за пределами Церкви оказывается, согласно его взгляду, совершенно невозможно. Именно эта идея святого не будет принята Церковью; уже при его жизни она подвергнется жесткой критике (римским епископом Стефаном), которая будет подтверждена последующими и ближайшими поколениями святых и с особой ясностью сформулирована бл. Августином Иппонским в следующей мысли: Все достояние Церкви может пребывать вне Церкви и даже служить ей – пребывать каким-то особым, несовершенным, отличным от Церковного бытия образом.
«Все можно иметь вне Церкви, кроме спасения. Можно иметь таинства <…> Евангелие <…> веру в Отца и Сына и Святого Духа, и проповедовать ее, но нигде, кроме Церкви, нельзя обрести спасения» (блаж. Августин Иппонский. Толкование на Символ веры. Гл. 10).
Спустя почти двести лет, столкнувшись с далекими «духовными» потомками расколоучителей эпохи святого Киприана, бл. Августин окажется в иной ситуации – ситуации осмысления проблемы бедного человека, не только (а зачастую и не столько) в силу собственной злой воли, но в силу жизненных обстоятельств оказавшегося за границами Церкви Христовой с тем багажом христианства, который возможно использовать для возвращения в Церковь.
Примечательно, что парадигма мышления святого Киприана «Где Церковь, там и таинства», интерпретированная и трансформированная в формулу «Где Церковь, там и таинства = где таинства, там и Церковь», в богословии 1-й половины XX века, когда встанет так называемый вопрос о границах Церкви, будет главенствовать в позициях абсолютно всех участников этой полемики, независимо от их богословских выводов, порой противоположных