6. Злотникова Т. С. Эстетические парадоксы русской драмы. – Ярославль: Изд-во ЯГПУ, 2011.
7. Злотникова Т. С., Ерохина Т. И. Мужской архетип в игровом поле массовой культуры // Вопросы культурологии. – 2014. – № 11. – С. 11–18.
8. Кассирер Э. Философия символических форм. – М. – СПб.: Университетская книга, 2001. – Т. 1. Язык.
9. Кассирер Э. Философия символических форм. – М. – СПб.: Университетская книга, 2001. – Т. 2. Мифологическое мышление.
10. Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. – М.: Педагогика-пресс, 1994.
11. Леви-Стросс К. Первобытное мышление. – М.: Республика, 1994.
12. Мелетинский Е. М. О литературных архетипах. – М.: РГГУ, 1994. – С. 1–136.
13. Фрейд З. Массовая психология и анализ человеческого «Я» // «Я» и «Оно»: Труды разных лет: В 2 кн. – Тбилиси: Мерани, 1991. – Кн. 1. – С. 71–138.
14. Юнг К. Г. Проблемы души нашего времени. – М.: Изд. гр. «Прогресс»: Универс, 1996.
3.2. Игра – деятельность и стратегия
Несмотря на многообразие исследований, посвященных признакам и механизмам игры, сама дефиниция не может считаться разработанной в культурфилософском, эстетическом, междисциплинарном (что особо важно) аспектах. Имеются тенденции и традиции социопсихологического изучения, которые, однако, не учитываются при работе в других научных областях. Именно эти традиции особенно важны для изучения массовой культуры в целом и ее российского дискурса в частности.
Сама дефиниция относительно явственно оформилась в пограничном исследовательском поле культуры ХХ века. В психологии теория игр позиционирует представление о том, что «любое общение (по сравнению с его отсутствием) полезно и выгодно для людей» [5, с. 10]. В семиотике для теории игр важны «не конфликтные ситуации, а создаваемые математиками игровые модели конфликтных ситуаций» [7, с. 393]. Таким образом, утверждается понятие игровой модели как пробабалистической структуры [17], где происходит своего рода обучение «неподготовленного индивида» и где «безусловная (реальная) ситуация заменяется условной (игровой)» [7, с. 389].
Определение игры в историко-культурной, психологической и семиотической системах опирается на представления о деятельностном и вариативном характере ее: «Игрой мы называем серию следующих друг за другом скрытых дополнительных трансакций с четко определенным предсказуемым исходом», – говорит Э. Берн [5, с. 37]. Й. Хейзинга конкретизирует характер деятельности в игре: «Игра есть борьба за что-нибудь или же представление чего-нибудь» [15, с. 24]. В то же время теория игр утверждает несомненность взаимосвязи игры и действительности. По Ю. Лотману, «игра – особого типа модель действительности», причем она является «одним из механизмов выработки творческого сознания, которое… ориентируется в сложном и многоплановом континууме возможностей», и тренировкой «в условной ситуации» [7, с. 586].
В