Сей преподобный почтил меня своей дружбой. Мы часто виделись, и у меня была возможность черпать знания и опыт подвижнической жизни от действительно великого подвижника, который подчинил свое тело духу до такой степени, что подвергал его опасности. В одном из своих писем, от 3 ноября 1969 года, он описывает свою поездку в Салоники и Афины к одному хорошему священнику, который был неугоден режиму Иеронима[17] за то, что разрешил поступить в монастырь двум девушкам. Между прочим он пишет и вот что: "Я совершенно не заботился о своем здоровье, боясь, что у меня найдут что-нибудь и потащат по больницам. Только о желудке я посоветовался с одним врачом и теперь буду более внимательным, потому что один чай вредит желудку, что может привести к язве. Теперь буду принимать и твердую пищу"(!). То есть до тех пор он не ел твердой пищи, но "сидел" на одном чае, несмотря на то что у него было только одно легкое, и то обрезанное наполовину!
В действительности я убедился, что блаженный Паисий следовал подвижническому преданию, делая ударение на трех вещах: посте, бдении и молитве, то есть на том, что особенно выделяют наши богослужебные книги, называя главными добродетелями, за которыми следуют "небесные дарования".
Опуская подробности его жизни, я ограничусь нашими беседами за несколько дней до его блаженной кончины. Несмотря на то что ему так нужен был кислород[18], он продержал меня рядом у своего ложа достаточно долго. Это происходило в монастыре святого Иоанна Богослова (местечко Суроти под Салониками), где он и предал в руки Божий свою освященную душу и где его могила стала местом всеобщего паломничества.
Сын мира, он советовал пребывать в мире и смиренном послушании Церкви, называя бунтарями людей, противодействующих порядкам, которые не подвергали опасности отлучения от Бога, не затрагивали вопросов веры. Он был огорчен раздорами Церкви и неодобрительно отзывался о тех, кто нарушал ее покой и умалял ее всемирное значение. Он плакал и молился, чтобы Господь даровал им дух покаяния и смирения, чтобы отверзлись их душевные очи и они увидели свои страшные ошибки. То же самое он говорил и о противлении некоторых афонских монахов Вселенской Патриархии.
Горизонт интересов преподобного Паисия был широчайшим и охватывал и Церковь, и весь народ. Его суждения о будущем греческого народа были оптимистичными, потому что он строил их на неопровержимых доводах и пророчествах святого Космы[19], надеясь на покаяние нашего народа. И позже, при последних проблесках своего духа, он чувствовал, что греческий народ, пройдя через очистительный огонь, будет прославлен Богом, потому что у него есть сокровище православной веры. Одновременно он с убеждением говорил мне, что Турция прекратит