– Он же кобель, – отрезал я, начиная закипать от злости. – У него должно быть мужское имя. И не подстраивай кличку под свои женские стереотипы.
Меня все это не устраивало. Я решил взять быка за рога. Пока Дженни готовилась к ответному удару, я постарался направить спор в нужное русло.
– Чем тебе не нравится имя Луи?
– Оно уместно, если ты работаешь на заправке, – раздраженно ответила Дженни.
– Хорошо, прекрасно! Между прочим, так звали моего деда. Ты, верно, хочешь назвать пса в честь твоего дедушки? Билл, славный песик!
Тут Дженни, демонстрируя свое равнодушие к обсуждению, подошла к магнитофону и включила музыку. Это был один из ее приемов в супружеских ссорах: когда упираешься в тупик, заставь партнера умолкнуть. Из колонок полились ритмичные звуки регги в исполнении Боба Марли,[1] которые мгновенно успокоили нас обоих.
Мы открыли для себя этого ямайского певца, когда переехали из Мичигана в Южную Флориду. На болотистых берегах в верховье Среднего Запада, где обитали в основном белые американцы, мы подсели на Боба Седжера[2] и Джона Кугара Мелленкампа.[3] Здесь же, в Южной Флориде, этом пульсирующем этническом потоке, музыка Боба Марли слышалась повсюду, даже спустя многие годы после его смерти. Мы слышали ее по радио, проезжая по бульвару Бискейн. Она играла, когда мы потягивали кофе по-кубински в районе Маленькой Гаваны или ели курицу по-ямайски в забегаловках в унылых иммигрантских кварталах, лежащих к западу от Форт-Лодердейла. Мы наслаждались ею, когда впервые отведали оладьи из моллюсков на фестивале музыки Багамских островов «Гумбей» в престижном районе Майами Коконат-Грув и во время поездки за гаитянскими сувенирами в Ки-Уэст.[4]
По мере исследования местности мы все сильнее влюблялись и в Южную Флориду, и друг в друга. И, казалось, повсюду незримо витал дух Боба Марли. Он был с нами, когда мы жарились на пляже под палящим солнцем, когда перекрашивали грязно-зеленые стены нашего дома, когда, проснувшись на рассвете от криков попугаев, занимались любовью в лучах утреннего солнца, пробивавшихся сквозь ветви бразильского перечного дерева, которое росло под нашими окнами. Мы влюбились в эту музыку за ее непосредственность и красоту; она напоминала нам о тех сладких моментах, когда мы сливались в едином порыве. Боб Марли стал музыкальным фоном нашей новой совместной жизни в этом странном, экзотическом, суетном месте, совершенно не похожем на наши прежние условия обитания.
Вот и сейчас из динамиков лилась наша любимая песня, близкая нам обоим. Голос Марли наполнил комнату, вновь и вновь звучал припев: «Неужели любовь в моем сердце?» И мы, не сговариваясь, в один голос воскликнули: «Марли!»
– Вот! – радовался я. – Вот оно, нужное имя! – Дженни улыбнулась. Это было хорошим знаком. Я решил повторить имя еще раз.
– Марли, ко мне, – скомандовал я. – Марли, сидеть! Хороший пес, Марли!
Дженни подхватила:
– Марли, ты