Патриаршие пруды – вблизи и вдали. Ирина Алмазова

ужасу и отчаянию не было предела. Я просто металась по квартире в слезах, как раненый зверь, мамы дома не было, я не помню, где она была. Я рыдала до той минуты, когда пришла Лена. Она, плача, рассказала, что её сдавили, она стала кричать и оказалась возле милиционеров или солдат, державших цепь, сдавливающую народ. Солдаты, которые, увидев возле себя орущую девочку с огромными глазами, расцепили свои руки и выбросили её из сдавленной толпы на платформу одного из грузовиков, которые тоже давили на толпу. С грузовика Лена сбежала домой. Говорили, что на похоронах Сталина погибло две или три тысячи людей, в основном студенты и молодёжь. Как бы сегодняшняя Россия не докатилась до такого ужаса.

      Репрессии ещё продолжаются, арестовали маминых друзей в Риге. УЖАС, УЖАС, УЖАС!

      В таком подавленном настроении 4 апреля я еду в институт в троллейбусе. Солнечное утро. Троллейбус идёт по Большой Пироговке, где много вузов, полно студентов. Меня кто-то спрашивает: «Ты слышала, что врачей выпустили, они невиновны». Я в таком шоке, что с трудом понимаю, что произошло. Бегу в аудиторию, там все обсуждают новость, шум, галдёж. Я говорю подружке, мать которой просвещала нас, чтобы мы помнили о Лидии Тимашук: «Ты слышала»? Она тихо сказала: «Нехорошо получилось». Я не поняла, что было не хорошо, или что посадили, или что выпустили. Я была, конечно же, в эйфории, стало хорошо, очень! Хотя ещё ничего толком неизвестно. Мы узнали, что наших профессоров выпустили, они больны после пыток и страданий.

      Я хочу рассказать, как началась на нашем четвёртом курсе первая лекция по терапии профессора В. Н. Виноградова. Он был одним из главных «фигурантов» дела врачей. То есть, там были и русские профессора, кроме евреев. Торжественная обстановка в аудитории. Присутствуют все сотрудники кафедры. Мы все в чистых, накрахмаленных халатах и шапочках. В аудиторию вошёл профессор Владимир Никитич Виноградов. Все мгновенно дружно встали. И аплодисменты, которые продолжались очень долго. Я, конечно, плачу. Другие тоже, это дети репрессированных, но все это скрывали.

      А наш папа умер в тюрьме. Но тётя Соня вскоре вернулась. Несмотря на освобождение из ссылки, она не имела права жить в Москве. Её приняли работать в Калуге по её профессии – немецкий язык. Она там жила, лишь раз в несколько недель приезжала в Москву. Только после 20-го съезда она была реабилитирована и принята на работу заведующей отделением немецкого языка в Академии Наук. Тётя Минна же вернулась в Москву только после 20-го съезда. А ведь до 1956 г. папа, все мои тёти и дяди не были реабилитированы. Это произошло в 1956 г. после 20-го съезда. Спасибо Хрущёву, уже это было великое деяние.

      Такая ужасная была моя юность. А ведь принято считать, что юность – всегда счастливое время. И ещё мои две отягощающие причины – еврейка из семьи репрессированных, очень помешали мне в личной жизни. Но из неудач и страданий тоже может быть позитивный вывод – теперь я знала точно, что семьи с неевреем у меня не будет.

      Но антисемитизм