Лаврентий Павлович постучал вилкой, по резному бокалу, богемского хрусталя:
– Предлагаю тост! За успехи советской науки, за неутомимое движение мысли, к высотам коммунизма, под мудрым руководством нашего вождя, товарища Сталина… – профессор зааплодировал первым. Наум Исаакович усмехнулся:
– Такие, как он, всегда выживут. Он лизал задницу нацистам, болтался в лагере у параши, а теперь получил советское гражданство, партийный билет и орден Трудового Красного Знамени… – университетский пост или избрание в Академию Наук, Кардозо, впрочем, ждать не стоило:
– Он известный человек, – заметил Берия, в самолете, – до войны его фотографии печатали и светские журналы. Все считают, что он скончался, после освобождения из Аушвица. Пусть считают и дальше… – профессор, судя по всему, в Академию и не рвался:
– Он выступил на здешнем партийном собрании… – кисло подумал Эйтингон, – осуждал коллег, арестованных в Москве… – газеты, который месяц, сообщали о подлом предательстве врачей, травивших, по заданию западных разведок и буржуазных сионистов, высшее руководство страны. Эйтингон ни в грош не ставил наскоро сляпанное дело:
– Все шито белыми нитками. Иосиф Виссарионович отыгрывается на евреях, за неудачу с Израилем. Вряд ли нам удастся вернуть страну на социалистический путь развития… – Наум Исаакович не боялся высылки евреев куда-нибудь в в Казахстан или Сибирь:
– Чушь, такого никогда не случится. Бедняг докторов расстреляют, по радио выступит еще пара мамзеров, вроде Кардозо, и на этом все стихнет. Кардозо такие речи произносил еще в Голландии, по заданию СС, в бытность свою председателем юденрата…
За обедом профессор развлекал министра рассказами о большой охоте, в Африке:
– Здесь, к сожалению, кроме баранов и газелей, стрелять некого… – развел руками Кардозо, – на экваторе я охотился на львов, в Манчжурии, на тигров… – Берия заметил:
– Товарищ Котов у нас тоже ходил на тигров, на Дальнем Востоке. У нас большая страна, Давид Самойлович. Может быть, мы организуем экскурсию. Елена Сергеевна познакомится с просторами СССР… – он подмигнул девушке, – до здешней должности, вы, наверняка, дальше Химок не выезжали… – аспирантка, москвичка, нежно покраснела. Девушка носила комсомольский значок и смотрела Кардозо в рот:
– Ей двадцать четыре года, – вспомнил Наум Исаакович, – сюда ее прислали в двадцать два. Еще пара лет, и для профессора придется готовить новое досье. Очередная трагическая смерть молодого ученого. Впрочем, в СССР нет недостатка в юных аспирантках… – ветер играл белокурыми прядями, на стройной шее девушки. Елена Сергеевна, восторженно, сказала:
– Результаты сегодняшнего опыта, товарищи, превзошли все наши ожидания!