Но мы можем исправить наши грехи и ошибки молитвой за умерших – еще в большей степени, чем если бы они были с нами на земле. И у мертвого мы можем попросить прощения, как у живого, особенно у его могилы. Было много случаев, когда души умерших благодарили за молитвы о них или являлись тем, с кем прежде находились во вражде, чтобы взаимно простить друг друга. Живые и усопшие отделены друг от друга, как преградой, веществом, но в Церкви Христовой наши души находятся с ними в единстве. Свет церковных молитв озаряет не только землю, но и глубины ада; он несет облегчение и отраду тем, кто может воспринять его лучи или даже тусклые их отблески. В этих молитвах – утешение мертвым и назидание живым; это плач о бренности и греховности нашей жизни, но в нем слышна и надежда. Мертвые ждут от нас милости. И как же будут они благодарить тех, кто молился за них, когда встретятся с ними в загробном мире!
Христианския кончины живота нашего, безболезненны, непостыдны…
В церковных молитвах есть особое прошение о христианской кончине нашей жизни, о приготовлении к ней через покаяние и Святые Таинства[21]. Готовиться к смерти мы должны всю жизнь, но особенно важно не потерять те драгоценные дни, часы и минуты, когда человек, прощаясь с землей, уходит в вечность. «В чем застану, в том буду судить», – говорит Господь. «День смерти больше, чем день рождения» – так сказал преподобный Марк Фраческий[22] монаху, который должен был похоронить его. День смерти, в сущности, и является днем рождения в ту жизнь, которой нет конца. Он является итогом, заключением, экзаменом и потому – приговором над человеком.
Почему Господь ублажает плачущих[23]? Плач – это разрушение земных иллюзий. Зная жестокость и окамененность нашего сердца, Господь посылает нам болезни, как предвозвестников смерти. Человек видит, как разрушается его тело, с которым он себя отождествил, похоти которого заглушили голос духа. Он видит свое тело бессильным, разлагающимся заживо, как будто его пожирают невидимые черви; тело, источающее нечистоту и смрад, истощенное, изборожденное морщинами; тело, которое должно превратиться в труп; тело, в котором он искал наслаждения, обратившееся теперь в какой-то сгусток боли. Даже само общение с больными – уже напоминание о смерти: жизнь человека, прикованного к одру болезни, представляется подобной хрупкому стеклу, которое может сломаться от одного неожиданного удара. Бинты, пропитанные гноем, запах разлагающейся крови – все это словно образ греха, разъедающего