Как гончар Хани решил жениться. Инга Львовна Кондратьева

ей, но и себе. Захотел я запечатлеть этот миг, когда дочь из ребёнка превращается во взрослую девушку, сохранить его для себя навсегда, чтобы легче было отпустить потом её саму. Накупил я у заморских купцов самых дорогих красок всех цветов и оттенков и заказал её портрет лучшему мастеру. Так знаешь, половина красок осталась нетронутыми – кобальт, лазурь и индиго пригодились позже, для портрета младшей. А вот кармин, сурик и киноварь пришлось докупать. Кстати, о покупках! Вспомни, расплачивалась ли моя дочь сама за выбранный у тебя товар?

      – Нет, никогда, – заверил купца гончар. – Она только выбирала, да указывала слугам, что и куда грузить.

      – Всё точно! Это моя старшая – Шамсия⁵. Она хорошая дочь, но давать деньги ей в руки при походах на базар я давно не рискую – всё потратит на сладости и побрякушки, – уже откровенно сиял радостью явно обожающий свою старшую дочь отец. – Ну, тогда, может, вспомнишь, кто оплачивал покупки и отсчитывал тебе монеты – той руки ты уж точно касался! – вовсю улыбался Хафиз.

      – Женщина, – как сквозь сон припоминал Хани, – Скорее молодая девушка… Тонкая рука с прозрачной кожей, на ней перстень с синим камнем. Одета в чём-то голубом… или бирюзовом… Нет, не вспомнить. Она какая-то неуловимая… Как воздух.

      – И надежная как скала… Ты хорошо сказал: «Незаметная как воздух». И привычная как дыхание… У неё на руке кольцо её матери. Только один день были они вместе на земле… Моя дорогая жена родила Шахрият⁶, когда солнце ещё не взошло, и угасла на закате этого дня вместе с его последними лучами. И я, вопреки обычаю, решил, что её перстень будет принадлежать нашей младшей дочери, слишком мало у той осталось от матери – один только день. А у старшей было три года материнской нежности. Слишком привязаны были они друг к другу, слишком многое потеряла в один миг Шамсия. Я боялся тогда за неё больше, чем за малышку, которая просто не понимала, чего лишилась. С того дня я хотел восполнить ей утрату и все силы отдавал, чтобы удвоить родительскую ласку и заботу. Не спускал Шамсию с рук, везде брал её с собой, не упускал из виду ни на минуту. Всё позволял, всё доставал, чего только ни пожелает – любые наряды, любые заморские диковины! А Шахрият сначала была слишком мала – няньки да служанки растили её. А потом так сложилось, что уединение стало её прибежищем и отрадой. И хоть она тоже не имела ни в чём отказа, но желания её были совсем иными – сначала любимицы-собаки, позже резвые рысаки и всегда – новые книги и лучшие учителя. И сейчас она мне не только любимая дочь, но и верный помощник. – Эти отцовские слова прозвучали с затаённой гордостью и уголки глаз Хафиза сверкнули подозрительно влажными лучами.

      – Я сейчас позову обеих моих дочерей в сад. Ты останешься в беседке, будешь их видеть и слышать наш разговор. Но обещай мне, что не подойдешь ближе, пока я не дам тебе знак, и не проронишь ни одного слова, пока с ними говорю я.

      – Обещаю, о, мудрый Хафиз. Но зачем ты зовешь обеих, если мы уже поняли, что речь идет про твою старшую дочь?

      – Ты пришел