– Действительно крепок, – или повторило чудовище, или эхо вернулось к Торну с другого края рыночной площади, и он понял, что нужно упасть. Распластаться ниц, вжаться в землю, вгрызться в заплеванный ярмарочный камень, обратиться в высохшее дерьмо, и пошатнулся, чтобы сделать это немедленно, но почувствовал за спиной Гледу, которая стояла, ухватившись за его пояс, и не давала ему распластаться – удерживала его вертикально, или же сама держалась за него, чтобы не упасть, и остался стоять. Стиснул зубы, чувствуя, как скалывается с них эмаль. Сжал кулаки, разрывая ногтями ладони. Зарычал вполголоса, чтобы не завыть, не заскулить в голос. И напряг колени и чресла, чтобы не обмочить штаны.
– И девчонка под стать – то, что надо, – прошумело чудовище, шагнуло вперед, протянуло серую руку и, поймав кулон капитана, стиснуло его в зашипевшем кулаке, словно камень на груди Торна был раскален. – Ты ведь не так глуп, как местный бургомистр? Город твой погряз в грехе, Торн Бренин. Люди забыли о богах, корысть, ненависть, зло захватили их сердца. Готов ли ты послужить мне? Смыть их кровью их прегрешения? Очистить твой город от мерзости и очиститься самому? Меч у тебя на поясе, капитан. Это легко.
– Я не палач, – прикусывая губы, прохрипел Торн.
Чудовище отпустило кулон, отдалилось на половину шага, посмотрело на капитана как будто с сожалением:
– Тогда с твоей семьи и начнем.
И растаяло в воздухе как наведенный морок.
– Я обмочилась, – выдохнула за спиной Торна Гледа.
– Бегом, – прорычал он. – Бегом домой!
Впервые маленький городок Альбиус показался Гледе невероятно большим. Улицы словно удлинились, ушли за горизонт, поэтому у ворот собственного дома она уже задыхалась, а когда вслед за отцом вбежала внутрь, почувствовала, что сердце в ее груди останавливается. Старик Тенер – слуга и домоуправитель Бренинов – сидел сразу за дверью и вполголоса выл. Торн взглянул на лестницу, ведущую на второй этаж, увидел стекающую по ней кровь и ринулся наверх. Там он сначала нашел Квину – служанку и дочь Тенера. Она была убита ударом меча. Тут же валялся и меч Лики. Сама Лики лежала у входа в спальню. Казалось, что смерть застала ее врасплох, лишь прижатые к животу колени и рука под грудью подсказывали, что с ног ее сбила боль в сердце. Правой, забрызганной кровью Квины рукой Лики стискивала шею под затылком. Не веря собственным глазам, чувствуя, как сердце замирает груди, и все погружается в темноту,