Домик Риты оказался обыкновенным пассажирским вагоном. Только без колес. Тускло светилось одно из окон в самом начале вагона. Повевало удушливым дымом от горевшего каменного угля в вагонной печке. Рита открыла дверь обычным вагонным ключом, они поднялись по железным ступенькам в тамбур, затем еще одна дверь. Сонный женский голос спросил из купе для проводников:
– Это ты, Ритуля?
– Я, тетя Аня. Вот гостя привела: ему до поезда на Кисловодск переждать надо.
– А и пусть. У нас четырнадцатое свободно. Туда его и определи. А если чаю, так титан еще горячий. Ты-то сама как?
– Нормально. Смену отгорбатила. Сдала военным. До вечера свободна.
– Ох, жисть наша, – проворчала тетя Аня, и Атласу представилась пожилая и обязательно полная женщина, с больными ногами и поясницей.
– Вот, устраивайся, – сказала Рита, отодвинув в сторону дверь четырнадцатого купе. – Где туалет, ты знаешь, можешь умыться с дороги. Только не шибко шуми: люди спят. А я сейчас переоденусь, чаю принесу.
Они пили чай вдвоем из алюминиевых кружек. Рита, оказавшаяся еще сравнительно молодой женщиной, с серыми глазами и милым круглым лицом со вздернутым носиком, принесла три вареных в мундирах картофелины и кусок кукурузной лепешки. Атлас достал из вещмешка банку американских сосисок с горохом и банку сгущенки.
– О-о! – воскликнула Рита. – Да у нас с тобой пир, да и только! Жаль, выпить нечего.
У Атласа выпить было что, но он берег эту бутылку для встречи с семьей, хотя в глубине души мало на эту встречу надеялся, однако не давал себе расслабиться и впасть в отчаяние: еще не все было потеряно, а в жизни бывают удивительные случаи. Взять хотя бы его самого: пуля ударила в лицо, раздробила левую часть верхней челюсти и осталась во рту: то ли, прежде чем попасть в него, срикошетила от земли, то ли прошла через бруствер, потеряв убойную силу. Его вынесли с поля боя, несли несколько километров, пока отступавшие заградотрядовцы не пришли в станицу, где располагался медсанбат одной из дивизий, занимавших позиции вдоль реки Медведицы. Потом пошли госпиталя, одна операция за другой, кое-как слепили его челюсть на каркасе из железной проволоки, вставили железные зубы. Но шрамы остались, и лицо у него теперь такое, что лучше в полумраке на него не смотреть: испугаешься.
– Боже мой, боже мой, – пожалела его Рита. – Как же тебя изуродовали проклятые фрицы! Чтоб у них у всех рожи перекосило, кто из них жить останется.
– Я уж привык, – соврал Атлас, прикрыв левую часть лица ладонью. И подумал, что его Софа может и не узнать своего мужа. Не говоря о детях.
– Постой-ка, – остановила его Рита, когда он стал выкладывать разогретые в кипятке сосиски на тарелку. – Я сейчас. – Встала и ушла.
Вернулась она через пару минут с бутылкой.
– Самогонка, – торжественно возвестила Рита, взбалтывая мутную жидкость. – Дрянь, конечно, но оглушает здорово.
Выпили по полстакана.
– Ты одна? – спросил Атлас, когда выпили еще раз.
– Нет,