Но видимый и невидимый мир недостаточен для того, чтобы вместить невместимую радость Пасхи, и потому дальше, кроме земли и неба, преподобным Иоанном приглашаются и преисподняя, и все умершие, чтобы вся тварь праздновала востание Христово: Ныне вся исполнишася света, небо же и земля, и преисподняя; да празднует убо вся тварь востание Христово, в Немже утверждаемся[129]. Это – тропарь 3-й песни пасхального канона. Темы сошествия Христа во ад Преподобный будет касаться и позднее. Ему необходимо сосредоточить сердце христианина на разнообразных последствиях действия Христова Воскресения в мире, и потому, бросив семя мысли о преисподней, он возвращается к ней в 5-й песни канона. Безмерное Твое благоутробие, – восклицает он в первом тропаре этой песни, – адовыми узами содержимии зряще, к свету идяху, Христе, веселыми ногами, Пасху хваляще вечную[130].
Но наряду с этими мыслями перед преподобным Иоанном уже в середине канона встает образ Христа как Агнца Божия, и образу этому он посвящает почти всю 4-ю песнь. Явися Христос, – воспевает он в первом же тропаре этой песни, – яко человек же, Агнец наречеся. С еще большей любовью и искренностью это уподобление Христа агнцу Преподобный дает в следующем тропаре, причем Христос здесь – Агнец юный, однолетний. Яко единолетный Агнец, благословенный нам венец Христос, – воспевает преподобный Иоанн, – волею за всех заклан бысть[131]. Эта одна из центральных мыслей канона будет привлекать творца его и дальше: Спасе мой, – восклицает Преподобный во втором тропаре 6-й песни, – живое же и нежертвенное заколение! – и далее соединяет с этим исповеданием величайшей Спасовой Жертвы утверждение о совоскрешении Христом и всероднаго Адама – родоначальника людей[132].
Преподобный Дамаскин не может не назвать наряду с упоминанием всероднаго Адама праотцев наших, людей Ветхого Завета, прообразовавших Христа и Его спасительную Жертву. В тропарях пасхального канона присутствует и богоотец Давид, который в восторге скачет пред сенным (прообразовательным) ковчегом. Здесь же и обращение к именам пророков Аввакума и Ионы; здесь образ отроков в пещи Вавилонской соединяется с идеей бессмертия: и страстию смертное в нетления облачит благолепие.
Но преподобный Иоанн Дамаскин – сын Нового Завета, и потому образы этого Завета в значительно большей мере обладают его сердцем и поэтическим