На той же распродаже Удри я приобрел одно полотно Веласкеса за 2200 франков, одно – Якоба Рёйсдала за 1000 франков и два портрета работы Гойи: «Женщину с гитарой» за 4200 франков и «Женщину с веером» за 2200. Первый из этих портретов я вновь купил за 77 000 франков в 1905 году на распродаже Поммереля, где он значился как «Предполагаемый портрет герцогини Альба»; это замечательная вещь, которую сегодня нетрудно было бы продать за 300 000 франков. «Женщину с веером» приобрел за 29 000 франков Лувр на распродаже Кюмса в 1898 году, до того как цены на Гойю поднялись.
Покупка этих двух портретов внушила мне желание поискать в Испании другие портреты художника, и я довольно дешево приобрел целую серию их. Самый красивый из них, который я продал госпоже Натаниэль де Ротшильд, обошелся мне всего в 3000 франков. Сегодня он стоил бы в сто раз дороже.
В Америке, где работы школы 1830 года идут сейчас особенно хорошо, общественное мнение было настроено против наших великих художников еще больше, чем во Франции. Подтверждением этому может служить хотя бы такой факт. Я продал господину Адольфу Бори из Филадельфии, моему уважаемому клиенту и другу, ставшему впоследствии секретарем морского ведомства, большое количество выдающихся произведений Делакруа, Коро, Милле, Руссо, Дюпре, Диаза, Тройона и других наших великих художников. Когда он вернулся с ними в Филадельфию, его считали сумасшедшим, потому что он купил такие «ужасы», и Бори вынужден был скрывать свои приобретения, пока всемирный успех нашей прекрасной школы не позволил ему вновь обнародовать их, не боясь навлечь на себя насмешки. Бори прослыл с тех пор великим знатоком живописи. После его смерти наследники продали все картины за сумму, в двадцать раз превышавшую ту, что он заплатил за свое собрание.
1869–1871
На свое несчастье, годом раньше я познакомился с владельцем фабрики бронзовых изделий господином Марнинаком, который внушил мне доверие. У него в Париже были отличные связи, в числе его заказчиков состояли господин де Дюбейран, директор банка «Crédit Foncier», и Фроман-Мёрис – оба, кстати сказать, понесли из-за него значительные денежные потери. Марнинак был человеком очень обходительным, умным и сумел заговорить мне зубы. Когда я рассказал ему о своем желании подыскать какого-нибудь капиталиста, который помог бы мне в предпринятой мною трудной кампании, с тем чтобы я получил возможность подольше держать у себя великолепные вещи, оказавшиеся в моих руках, и не спешить их продавать (это всегда чревато опасностями и мешает поддерживать уровень цен), он назвал мне имя Эдвардса, левантийского банкира, составившего крупное состояние в Константинополе и недавно осевшего в Париже. Марнинак был близко знаком с Эдвардсом и свел меня с ним. Простодушный, как всегда, я изложил хозяину свои замыслы, он одобрил их, и я уже решил, что нашел ту опору, которую искал. К несчастью,