А пока кто-то летал на «доисторических экспонатах», мы с огромным желанием и интересом осваивали вполне современную технику тех дней, конечно, устремив свои тайные желания на сверхзвуковые машины будущего.
Я – командир Ту-16. «Пускай мне позавидуют поэты, когда я поднимаюсь над землей!»
Получив школу командирских полетов – днем в сложных и ночью в простых метеоусловиях, – для освоения ракетоносцев я был переведен в Прилуки. На фюзеляжах самолетов этого полка были нарисованы огромные гвардейские знаки, и это выглядело торжественно и красиво. За моим экипажем закрепили конкретную цель на территории Западной Европы, и это серьезно изменило мое отношение ко всему, что я до этого делал. Наложенная ответственность в плане боевой подготовки как-то заставила меня повзрослеть, ничуть не умаляя романтического отношения к летной работе.
Казалось, что я уже все знаю и все умею на этом самолете. Но не тут-то было. У меня перестал получаться двухфазный взлет с большими весами. Начальный этап трудностей не вызывал. А вот потом начиналось что-то непонятное. При взятии штурвала на себя, как положено, для подъема переднего колеса и последующего разбега в таком положении, самолет не реагировал, а потом вдруг резко задирал нос. Опасаясь последующего отрыва на малой скорости, я отдавал штурвал от себя, и передняя стойка с силой ударялась о бетон. При стремительном нарастании скорости последующая попытка поднять «ногу» заканчивалась неожиданным отрывом. И это стало для меня каким-то проклятием. Спрашивать у больших начальников было неудобно, а сам дойти до сути проблемы я не мог. Кстати, на Ту-16 прокатилась серия катастроф на взлете из-за отрыва на малых скоростях по причине заброса взлетного угла. Странно, но почему-то так взлетали только на этом типе самолета, и при предельном боковом ветре слева это было непростым делом.
Командиру корабля во избежание резкого заваливания в правый крен после отрыва нужно было еще на разбеге заранее «прикрыться» штурвалом, повернув его на ветер. Но в тесной кабине