Читая и перечитывая чеховские строки, Дмитрий Иванович переживал, был неспокоен, корил себя в чем-то и старался, очень старался, чтобы не заплыть душевным жиром, чтобы как-то помочь другим. Действительно, вокруг было много горя и неустроенности.
В свое время он и Анатолию Петровичу привез банку меда с «первого», так сказать, урожая, чтобы поддержать друга и успехами похвастать. Вощев только крякал сочувственно, глядя как Кораблев, сгорбившись, волочит ноги, еле двигаясь по комнате. А ведь еще совсем недавно этот человек летал по огромному цеху, отдавал распоряжения, зорко смотрел, чтобы все четко по чертежам соблюдалось. Посмотрел на эту тяжкую перемену Дмитрий Иванович, посмотрел и начал кумекать, как горю помочь. И придумал. Он свел своего друга с сыном Мишкой.
Мишка в середине девяностых положил красный диплом и диссертацию по развитию машиностроения под подушку, горько пошутив, что теперь не инженеры целого нужны, а челноки, то есть одна часть единой машины под названием «делай деньги», а все остальное по фигу. Он и стал челночить. Таскался с мешками в Китай, а потом обратно – с товаром и на рынок. Ох, ненавидел он свой «бизнес». Глядя сочувственно на своего статного, крупного, голубоглазого сына (настоящий сибиряк!), Вощев боялся, что тот не выдержит торгашеской жизни, сломается.
Так вот. Дмитрий Иванович соединил своих горемык, и придумали они такое дело – создавать и продавать сложные индивидуальные, охранные системы. А поскольку «авторитетам» и новоявленным миллионерам системы эти нужны были позарез, дело быстро пошло в гору. Петрович изобретал все новые и новые хитрости, а Мишка налаживал дело, искал клиентов, занимался рекламой. Уже через год оба забыли о своих неприятностях. Анатолий Петрович вновь летал как молодой, а Мишка женился и стал домишко загородный строить, больше на замок похожий, чем на дачу.
Теперь на Мишкиной даче от мая до сентября, когда первые белые мухи в Сибири начинали летать, жили все: и Мишка с семьей, и Мария с детьми, и его Варвара Игнатьевна. Только он, Дмитрий Иванович Вощев, существовал один в тайге со своими пчелами, да с кавказской овчаркой Бураном, которую завел, чтобы зверей пугать, верного друга рядом иметь, да тихими вечерами разговоры с кем-нибудь вести.
Одиноко Вощеву было в тайге, скучал он по своим, особенно по внукам. Но страсть к пчелам и пасечному делу пересиливала все. Телефон в его глухомани не работал. Он иногда срывался в поселок, чтобы позвонить и услышать милые голоса внуков. Вечером, закончив многотрудные дела, – а ульев у него было около тридцати, – садился Дмитрий Иванович у порога сторожки, разводил костер, чтобы мошка не донимала, а заодно и кошеварил – варил кашу себе и Бурану, – правда, Буран получал еще и кость с мясом. (Мясо завозил Вощев по нескольку килограмм сразу и хранил в погребе). Собака его была крупная, холеная,