– Через неделю было пять убитых при попытке к бегству, – продолжает 45-й.
– И как это возможно? – спрашиваю я. – Нас даже не выпускают?
– 67-й убит при попытке к бегству, не знаю причину смерти, то ли тяжёлые побои, то ли он задохнулся головкой члена, найденной после вскрытия. В этот же день один из охранников скончался от потери крови. 75-й, 18-я и 40-й также убиты, но уже при менее интересных обстоятельствах.
– Откуда ты всё знаешь? – бросаю я вопрос в стену.
– Это не первый эксперимент, а я здесь давно.
День 17-й
Как же тесно в камере. Угол. Пять шагов. Угол. Четыре шага. Угол. Пять шагов.
45-й спит, только так он замолкает.
Я скучаю по старому 45-му, по Михаилу Андреевичу, порой виню себя в его смерти. Почему я с ним не поговорил? Время подумать предостаточно настолько, что даже самая трезвая мысль обрастает безумием.
Новый 45-й – я конкретно устаю от этого общения. Какая бочка громче шумит: полная или пустая? Бочка 45-го пустеет с каждым днём, а его монологи вёдрами черпают воду, но приходится слушать, потому что он здесь и здесь я.
Бесконечные рассказы лишь изредка переходят в односторонний диалог. Он выматывает уже который день. 45-й кладёт на мои мысли, с его точки зрения – он всегда прав, даже если чего-то не понимает, а не понимает он многого. Его правильная и словно заученная речь превращается в пустой трёп.
Он утверждает, что эволюции не существует, это вынуждает меня на долгий спор – безрезультатно. Следом он утверждает, что Голландия столица Амстердама, но так и не называет столицу Нидерландов.
– 46-й, ты знал, что Байкал самое глубокое озеро на планете, а его размеры сопоставимы с Нидерландами. Прикинь, целая страна в одном озере. По объёму воды Байкал занимает первое место среди пресных озёр. Мне пирожок передали в газете. А ещё его называют морем. Понял да.
Незаметно для меня рассказ о Байкале переходит в историю о Сане Решетникове, который утопился в колодце, том самом Сане Решетникове, с которым 45-й двигался десять лет назад.
Зачем мне это, 45-й?
День 19-й
Ненавижу рис. Непроваренный и хрустящий на зубах. Переваренный клейстер. Горелый с угольным вкусом и запахом. Пресный, как вата. Холодный. С камнями. Ненавижу рис, потому что он рис.
Глава VI
День 22-й
Очередное утро или вечер, говоря другими словами, я всё ещё в вечно серой камере.
Что-то холодное касается моей руки, что-то мокрое. Я вскакиваю с матраца и оказываюсь в огромной луже. Унитаз протекает, струится как фантан на второе августа – вода довольно быстро заполняет пространство камеры.
Я делюсь ситуацией с 45-м и получаю пару бездельных советов: первое, я могу орать, жаловаться, танцевать, вешаться – никто не обратит внимания, второе, я должен ждать, когда принесут разнос с едой.
По камере плывёт