Дэмиан задумался и едва заметно вздохнул, отчего его узкие плечи поднялись и опали. Пиджак, видимо когда-то сидевший безупречно, свободно болтался на высохшем теле.
– Я умираю и ни во что не верю, – просто сказал он. – Это мой единственный шанс на бессмертие.
Сказав это, он ушел, и я остался наедине с его библиотекой.
Глава 2
Я плохо разбираюсь в людях. Мои впечатления при первой встрече неизменно оказываются ошибочны. Хотя – что поделаешь с человеческой природой – прошло немало лет, прежде чем я заставил себя признать этот недостаток. В молодости мне казалось, что я обладаю великолепным чутьем отличать хорошее от плохого, утонченное от низкопробного, благородное от вульгарного. Но Дэмиан Бакстер всегда оценивал характер безупречно. Он сразу понял, что мной легко манипулировать.
Как выяснилось, в сентябре 1967 года мы оба приехали учиться в Кембридж, но в разные колледжи, вращались среди разных людей, и только в начале летнего семестра 1968 года – кажется, в начале мая – наши пути впервые пересеклись на вечеринке в университетском дворе, и я наверняка там отчаянно рисовался. Мне было девятнадцать лет, я входил в ту бурную пору жизни, когда такой человек, как я, по крайней мере в те годы, внезапно осознает, что мир сложнее, чем казалось, в нем множество людей и возможностей и ты вовсе не обязан вечно прозябать в тесных границах интерната и родного округа, – всё, что так называемое привилегированное воспитание предоставило в мое распоряжение на тот момент. Я вовсе не был нелюдим, но и крупными успехами среди сверстников похвастаться не мог. Меня затмевали обаятельные, остроумные кузены, и, поскольку я не обладал ни внешностью, ни обаянием, чтобы составить им конкуренцию, мне нечего было предпринять, чтобы меня замечали.
Моя дорогая матушка понимала мое бедственное положение, которое с горечью наблюдала много лет, но облегчить его ничем не могла. До тех пор пока, увидев, как благотворно сказывается на моей уверенности в себе поступление в университет, не решила этим воспользоваться, чтобы поддерживать во мне любовь к приключениям, и снабдила лондонских друзей, у которых подросли дочери подходящего возраста, соответствующими инструкциями. Как ни удивительно, но я послушался ее и начал сам выстраивать себе круг общения, где мне не пришлось бы больше выносить удручающие сравнения не в свою пользу и где я смог бы воспрянуть духом.
Сегодняшним молодым людям может показаться странным, что я позволял родителям так себя опекать, но сорок лет назад мир был устроен по-другому. Во-первых, тогда люди не боялись постареть. В те дни еще не возникла наша причудливая культура снисходительного отношения к старости, в которой телеведущие средних лет, стремясь завоевать доверие подростковой аудитории, беззастенчиво притворяются, что разделяют ее вкусы и мнения. Здесь, как и во многих других областях, мы мыслили не так, как мыслят сегодняшние люди. Разумеется, нас разделяли политические воззрения, принадлежность к социальным классам и – в меньшей степени, чем сейчас, – религия, но главное различие проходило не