Мама, мама, скорее меня полюби!
Смотрит небо, набычась.
Я в другую палату хочу.
Нет, не дом, а больница!
Покажите меня дорогому врачу,
он не будет лениться…
Знаю, мы – снова дети в бреду,
есть у каждого тайна.
Я с кровати своей никуда не сойду,
с корабля без капитана.
Магеллан
В створ распахнутых лобных долей
я прошел в океан безумья.
Имбирь и перец моих кораблей
не уместятся в ваши трюмы.
Я беру на себя пряный груз,
принимаю на грудь волны страха…
Я сойду с ума – и вернусь:
место занял лентяй и неряха.
Если скажешь: «секстан» и «расчёт»,
он услышит: «сектант» и «просчёт»,
если спросишь про курс и мили,
«сколько-сколько? – скажет, – промилле?»
Пряный капер от запахов пьян,
сеет хаос лентяй и неряха.
Ну зачем секстан, капитан,
если курс – за столпами праха?
Не вернуться эскадре домой,
людоеды ждут адмирала.
Гвоздика, шафран и кардамон
тлеют в бочках, разбитых о скалы.
«Над фаянсовыми горами…»
Над фаянсовыми горами
облаков фарфоровый звон,
юго-западный режет грани
на сыром матерьяле волн.
Изразцовая роспись леса
облила пропечённый утёс,
а на пробковом дубе нарезы
терракотовый держат лоск.
Открывает ракушечный камень
древней лепки суровый стиль,
открывается под ногами
ремесло первородных сил.
Край Европы
Горы приняли позу покорности,
подползая лакать океан,
и теперь подаяньем прокормятся
набегающих облачных стран.
Ухмыляются битыми мордами,
пьют штормов кислородный раствор –
и цветёт под циклонными ордами
оперенье миндальное гор.
Повторяясь, клубится империя,
месит волны воздушные гром,
а над ней страусиными перьями
стратосферный играет объём.
Необъятная площадь истории –
вод и воздуха круговорот,
в океанском бульоне настоена
та слеза, что меня прошибёт.
Океан – вот мое человечество,
жизнь на меньшее не поддалась.
Обнимает волна, пена светится.
Принимаю верховную власть.
«По брусчатке площади…»
По брусчатке площади
лошадь бьёт копытом,
в городке старинном
шапито открыто.
Вырос купол новый,
по краям углы,
не собор суровый –
готика игры.
Молодеет город,
лев рычит за аркою.
Утоляет голод
зрелище из Африки.
Снова, как когда-то,
кормится неволей
городок, богатый
океанской солью.
Здесь