– Подтверждается из всех источников, – сдержанно, подавляя мощный природный бас, загремел он в трубку. – Сейчас последний звонил! Так и есть: поступила команда прямо отсюда. Везде, похоже, одна и та же. Думаю, от самого Багдасарова. Уж очень хитра! И вашим, так сказать, и нашим! Человек он осведомленный, а коли и он не уверен, так не следует связываться ни с теми, ни с другими. Выжидать надо! Кто одолеет, с тем и договариваться после.
– Так и доложить? – строго спросил кто-то немолодой, со скучным, серым голосом, на том конце телефонного провода.
– Так и доложите, ежели пожелаете. Наше мнение такое! А уж наверху самим решать. Мы подчинимся любому распоряжению! Благословите!
– Бог в помощь! Благословляю, сын мой!
– Благодарствую!
Вот так решилась духовная судьба готовившегося путча. Как не было ему проклятия, так не было и благословления, которым одаривались лишь умные, осторожные информаторы. Путч повис между небом и землей: на небе о нем знать пока что ничего не желали, а на земле боялись прогадать.
Тем временем Анна Гавриловна прибежала домой. Муж был на службе (видимо, писал две свои взаимоисключающие бумаги), а она металась от стены к стене в волнении: опять, выходит, подвела своего Власина! Ведь передала же разговор с ним постороннему! Как же это теперь объяснить даже самой себе? С одной стороны, исполнила долг прихожанки, а с другой – разве велено Иисусом Христом мужа предавать? Не из-за того ли случился когда-то, в достопамятные времена, непримиримый разлом между древним иудаизмом и юным христианством? Не в этом ли их извечный, принципиальный конфликт – в неожиданном противоречии долга перед родителями и долга перед Богом, долга перед детьми и теми же родителями, перед Богом и мужем! Можно ли жертвовать родным человеком во имя Идеи, можно ли отдать его в распоряжение Тому, Чьи пути неисповедимы? Всё ли так ясно? Всё ли так одноцветно? Оправдано ли жертвоприношение детей и близких прародителей человеческих и их чад Богу или же протест их свят? Не в том ли несчастного советского жертвователя Павлика Морозова великая ошибка – он за Бога принял власть, а за Сатану родителя своего! Мучимая такими необычными для себя сомнениями, Анна Гавриловна обхватила горло руками и, сдерживая истерику, еще быстрее заходила по комнате.
И вдруг она замерла у одной из стен, от которой собиралась метнуться к противоположной, пораженная ясной и холодной мыслью: «не она виновата в предательстве, не ее Власин и даже не его близкое начальство, а вся их сатанинская система, вся их власть во главе с теми, кому наплевать на тех, кто ниже и слабее, кто поставил себе на службу и государственный флаг, и государственный гимн, да и всю государственную идею!»
Анна Гавриловна упала на диван, словно ее покинули силы:
– Боже! Как всё ясно! – сказала она вслух и в страхе сунула себе в рот маленький, побелевший от напряжения, кулачок.
Власин не позволял ей разговаривать дома на щепетильные темы, будучи убежденным, что их квартиру прослушивают: либо свои, либо чужие. Чтобы обсудить