Мистер Гибсон с коллегами благопристойно расположился в мрачной, маленькой часовне и терпел тягостную, но обязательную церемонию. Он изобрел для таких служб собственный прием – сознательно ослаблял внимание и отвлекался от происходящего. А когда все закончилось, понял, что все это время Розмари Джеймс просидела одна за занавесом в «Комнате для родных». Если бы он знал! Гибсон не был знаком с этой девушкой – бедняжка, – но если бы знал, то постарался бы переворошить всю эту компанию и найти человека, который останется рядом с ней. Или сел бы рядом с ней сам. Он ненавидел любые похороны и, представляя, каково сейчас ей, приходил в бешенство.
А пожимая у могилы ее руку, ощутил в ней трепет одинокого страдающего человека. Почувствовал, что Розмари до предела измучена, в отчаянии и нуждается в ободрении. Надо было что-то делать, пусть самое примитивное, иначе она непременно умрет.
И вот, стоя на солнцепеке у отверстой могилы, с горой цветов за спиной, он ей сказал:
– У вашего отца наверняка очень много работ. Не хотите, чтобы некоторые из них были опубликованы?
– Не знаю, – ответила Розмари.
– Скажите, вы не возражаете, чтобы я их просмотрел? Кто знает, среди них могут оказаться ценные труды.
– Наверное, – ответила она. – Я в этом не разбираюсь. – Бедняжка казалась очень застенчивой.
– Буду рад помочь, – мягко продолжил он.
– Спасибо. Вас ведь зовут мистер Гибсон?
– В таком случае позвольте мне прийти. Например, завтра.
– Конечно. Очень любезно с вашей стороны. – Ее голос дрогнул. – Это вас не слишком затруднит?
– Наоборот, доставит удовольствие. – Он нарочно употребил это слово. Рассуждать об удовольствии на краю могилы было грубо, даже дико, но Гибсон хотел, чтобы это слово проникло в ее воображение.
Розмари снова, запинаясь, поблагодарила его. Молодая женщина была слишком расстроена, слишком смущена, чтобы сохранять самообладание. Конечно, не ребенок, ей было, наверное, под тридцать. Стройное, худощавое тело дрожало от усталости и напряжения, но продолжало этому сопротивляться. Лицо бледное. Испуганные голубые глаза с печально опущенными внешними уголками век. Изрезанный морщинами белый лоб. Каштановые волосы мягкие, безжизненные. Трогательные неподкрашенные губы безуспешно пытались улыбнуться. Ну, что ж, теперь перед ней стояла цель и было чего ожидать – по крайней мере завтрашнего дня.
– Посмотрим. – Гибсон широко улыбнулся. – Как знать, может, нам удастся обнаружить подлинное сокровище.
Заметив в ее глазах искорку интереса, надежды, он остался доволен собой.
По дороге домой Гибсон негодовал. Бедняжка! У нее такой вид, словно стая летучих мышей-вампиров высосала из нее всю кровь. Хотя, возможно, почти так и было. Надменный, злобный старик, которого предал собственный мозг! Последние десять лет жизни он провел, тщетно гоняясь за своими мыслями, которые постоянно ускользали от него.