– Почему? Пантера, это что, плохо?
– Да. Это неправильно. Они все глупые. Они не знают ничего.
– Чего? А ты это знаешь? Тогда скажи мне.
– Отвяжись.
– Ты мой лучший друг. Я люблю тебя больше папы, больше мамы и даже больше Бога.
– Не говори так. Бог превыше всего.
– Ты мой Бог.
– Не греши.
Бар Пантера – стояло в ушах у мальчика. И как это часто бывает у подростков, развязка наступила гораздо позже. Был уже вечер, когда он забрался в сарай, где сохли доски, привезенные из Гиппоса. И тут его прорвало.
Все семейство уже село обедать, когда заметили, что в доме нет старшего сына. Иаков рвался было искать его, но отец остановил его, справедливо решив, что потом придется искать уже двоих.
Мать сама пошла на улицу. Но там было пустынно. Иисус никогда не убегал, не спросившись. Немного поразмышляв, мать вернулась назад и, пройдя во внутренний дворик, осмотрелась.
Сарай и раньше притягивал впечатлительного и мечтательного старшего сына. Войдя в него, она сразу заметила ссутулившуюся маленькую фигурку.
Подойдя к сыну, она села на доски и обняла склоненные плечи.
– Пойдем, я сварила твою любимую чечевицу. Похлебка остынет и станет не вкусной.
Мальчик не шевелился.
– Тебя обидели? Ну, ответь мне.
Мальчик как застыл, только напрягал спину, сопротивляясь маминым рукам.
– Что с тобой, сынок?
Мальчик не шевелился по-прежнему.
Мать обнимала его все крепче, прижимая к себе его плечи и голову, и шепча сотни ласковых слов. Мальчик едва терпел. Но он был мал, а обида была большая. Наконец его прорвало. Сначала слабо, потом сильнее начал он вырываться, отталкивая от себя ее руки. В его душе кипела борьба. Он винил мать во всех своих бедах. И обида наконец вплеснулась наружу, а так как мальчик от природы был добр и мягок, эта вспышка ограничилась громким плачем и словами:
– Пусти меня, пусти.
– Да Господь Всемогущий, что же с тобой?
– Мне плохо, неужели не видишь!
– Кто тебя обидел? Ответь мне. Скажи, и я сама оторву ему уши.
– Всем не оторвешь. Они говорят мне такое…
– Что говорят?
– Не могу повторить, мне стыдно.
– Да скажи. Если не мне, сейчас позову Иосифа.
– Не надо, не зови его. Они говорили про тебя. О, мама, как мне больно!
Мать Иисуса замерла, теперь уже сама прижимаясь к сыну. И заплакала, тихонько вздрагивая при каждом вздохе.
Это отрезвило мальчика. Стараясь заглянуть ей в лицо, он тихонько отстранялся от нее, но она теснее прижималась к его плечу, словно прячась от глаз сына.
– Мама, я побью их за тебя. Они больше не посмеют…
– Не надо, сынок, – голос матери не дрожал от плача, но звучал очень тихо, почти шепотом. – Они невинны. Им просто не понять нас. Тебя ли не любит отец твой, Иосиф, не ставит ли он тебя вровень с собой перед лицом Бога и людей. Не тебе ли он передает работу свою и жизнь свою.
– Да, мама. Папа хороший со мной.
– Любит