– Случилось.
– Втюрился, никак? Оставь, Кирилл. Для таких дел заведение мадам Быстровой существует. Барышни на любой вкус. И светленькие и темненькие.
Илларионов угрюм, сосредоточен.
– Давай выпьем, – разливает в стаканы из глиняного жбана.
Чокнувшись, они пьют сладковато-горький тягучий напиток.
– Хороша, – щурится улыбчиво Гарский. – По жилочкам побежала…
– Я на войну ухожу, Виктор, – Илларионов разламывает сушку. – Добровольцем.
– Вот те на!
На лице Гарского изумление, привстал с табурета.
– Добровольцем? На войну?
– Именно.
– Эй, парень! Ты, случаем, не рехнулся? Что ты говоришь!
– Не рехнулся. Читал, что в газетах пишут?
– На хрена мне твои газеты! Мозги дуракам засерают…
– Причем тут дураки! Порт-Артур в осаде, держится из последних сил, крейсер «Варяг» потоплен. Желтолицые дикари вот-вот на колени Россию поставят.
– И поделом. Пусть поставят. Хотя бы и раком. Наше дело – сторона.
– Понятно. Мы, анархисты, всемирный пожар на планете собираемся разжечь. В нем и цари-кровопийцы, и императоры косоглазые, и прочая эксплуатарская сволочь сгорит…
– Разве не так? Стригу слушал?
– Да слушал, господи! Стрига, Стрига. Мне сейчас не до теорий. Пожар в нашем с тобой доме, понимаешь? Родина в опасности! Тебе это слово что-нибудь говорит?
– Еще как! – зло блеснул глазами Гарский. – У любого еврея оно на лбу написано: «родина-мачеха».
– Родина не может быть мачехой!
– Еще как может… Тебе бы, Кирюша, в Ганчештах моих родиться. За чертой оседлости. Куда Россия отечественных жидов пинком под жопу задвинула. Парочку погромов пережить. Грабежи, поджоги. Увидеть, как у тебя на глазах родную сестру пьяная сволочь насилует. Все это я на собственной шкуре испытал, мне твой Порт-Артур и крейсер «Варяг» до фонаря! Мне хлеб и свободу дай! Свободу и хлеб, понял?
– Табачком не располагаете, господа хорошие?
У столика – взъерошенная личность в замасленной рубахе навыпуск. Покачивается нетвердо на ногах, улыбка до ушей.
– Не курим. Отвали!
– Прощ..щения просим…
Допив медовуху и рассчитавшись с шинкарем они идут к выходу.
– Хочу спросить у тебя напоследок, – Илларионов нагибается находу, срывает ромашку у забора. – Не увидимся, должно быть…
Они доходят до конца улицы, поднимаются по узкой тропинке на косогор.
– Говори, слушаю.
– Ты в самом деле той ночью сумку с деньгами не сумел найти? В крапиве?
– Я же говорил, что нет. Забыл?
– Не забыл.
– Чего спрашиваешь тогда?
– Вспомнилось. Ладно, оставим…
– Нет уж, договаривай! Думаешь, зажилил?
Они остановились, глядят в упор друг на друга.
– Скажи, Виктор… – Илларионов держит приятеля за плечо. – Откуда у тебя деньги? На девочек мадам Быстровой? На рестораны? На френч этот? Ребята черт знает в чем ходят, подошвы зевают, а ты