В стае, что насчитывала десятки особей, соблюдалась четкая иерархия. Лучшее место занимали вожак и его самка (вспомнилось, что так же у волков – настоящих, не местных). Самый сильный самец держал в узде самцов, сильнейшая самка – самок. Назвать их мужчинами и женщинами можно с огромной натяжкой. Обычные на вид люди, которые превратились в зверей. Огня не знали, никаких орудий, начиная с камней и палок, не признавали. Передвигалось сообщество исключительно на четвереньках. Питались человолки добытыми в округе волками-собаками, пили их кровь, ели печень, сердца, сырое мясо. Тухлое сбрасывалось со скалы – скармливалось тем же волкам, так сказать, на откорм. Прочий рацион составляли корнеплоды, множество трав, некоторые листья, насекомые, черви и личинки. Мы с Томой сначала плевались, но с голода стали есть почти все, кроме сырого мяса. Как его усваивали луженые внутренности человолков, не знаю. Дело привычки? Или естественный отбор, работавший многие поколения? Едят же сырое мясо на северах и еще где-то.
Мы с Томой внимательно смотрели вокруг и учились. Временно недвижимая Тома теории, я практике. Учиться пришлось всему: правильно лежать, сидеть, ходить, бегать, прыгать. Как детям, все приходилось открывать заново. Мы занимали в местной иерархии нижнее положение. Это значит – постоянные тычки, толчки, укусы, рык по поводу и без. У каждого имелось свое место, отвоеванное у других. Чем ближе к вожаку, тем почетнее. Мы оказались с краю.
Сначала показалось, что люди-волки вообще не моются. Они вылизывались. Где-то сами, где-то друг дружку – до чистоты, до блеска. Поскольку никаких емкостей с водой не наблюдалось, а наружу нас не выпускали, томил страх, что однажды придется делать также. Даже думать о таком мерзко.
Вода быстро отыскалась. В наблюдении за новыми «сородичами», меня посетила мысль тоже пролезь по одному из ходов вглубь горы. Рискнул. Никто не остановил. Ободренный, я продрался сквозь острые выступы. В расщелине обнаружился ручей, текущий сквозь камни, там пили и мылись.
Ладони зачерпнули прозрачную ледяную воду. Вот оно, счастье. Я хлебал как каторжный и не мог остановиться. Затем с непередаваемым чувством мылся, расчесывая кожу до кровавых полос. Затем задумался, как протащить Тому сюда.
Обратно полз осторожно. Девушка по-прежнему лежала на животе, иногда чуточку поворачиваясь то в одну, то в другую сторону: тело требовало хоть какого-то разнообразия.
Объяснить я ничего не мог. Мои руки бесцеремонно повернули Тому на бок, правая ладонь подняла ее лицо к моему, губы впились в губы.
Ее глаза выпучились. Лицо залилось краской. Непередаваемое изумление боролось с возмутительной нелогичностью происходящего. Тело дернулось в механической попытке отстраниться. Мои руки держали крепко.
Она почувствовала вкус воды. Да, у воды есть вкус. Еще какой. Тома бережно приняла, впитав и выпив все, что я принес во рту. Больше не в чем. Она поняла. Лицо осветилось улыбкой, одновременно конфузливой и благодарной. Моя ладонь накрыла ее готовые распахнуться губы.
– Тсс!
Мы оба все понимали.