«Умереть достойно!» – стучало в её голове сквозь пелену забытья, и поднять налитые свинцовой тяжестью веки было невыносимо тяжело. Гул в ушах глушил и шелест ветра в облетевших деревьях, и шорох опавшей листвы, и пьяный хохот торжествующей своры. Нет, хохот должно быть слышно! Она-то знает, как ликуют загнавшие лань шакалы, и как должны ржать эти жеребцы, спеша расстегнуть свои прелые, вонючие портки. Но шум в голове постепенно стихал, и другие звуки не спешили проникнуть в сознание Демиры. Тишина стояла вокруг, когда боль в пронзённом стрелой левом боку вновь бросила её в сумрак забвения.
И она видела мчавшего в ад Чёрного Всадника, который даже не взглянул на неё, и свет впереди, сначала неверный, потом ослепительный, и Небесного Стража, что захлопнул перед ней Врата Вечности, и Свет иссяк.
Пробуждение сознания пришло быстро, и боли больше не было. Свет прошёл миллионами золотых нитей через её израненное тело, вдыхая в него жизнь, и Демира, тяжело вздохнув, открыла глаза.
Туманный взгляд скользнул по каменным стенам, исчерченным непонятными знаками, сфокусировался на висящем в её изголовье перевёрнутом чёрном кресте, потом на маленьком мозаичном восьмигранном окне под потолком. Сквозь него, будто вестник гостя из другого мира, падал на пол узкий трепещущий луч света.
Демира лежала в тесной комнате на жёстком ложе, мягкая коричневая шкура укрывала её ноги. Длинная тканая рубаха была надета на ней, а раны умело и туго перевязаны полотняными бинтами.
Ей оставили жизнь, над ней не надругались, кто-то обмыл и перевязал её раны – зачем? Чтобы продать рабыней на рынке ближайшего города? Боль была тупой и вялой, всё тело наливало свинцовой слабостью. Но Демира помнила: рождённый свободным не должен спать, пока плетёт из кожаных ремней ошейник тот, кто позже назовёт себя твоим хозяином. Нужно бежать сейчас, прежде, чем кто-то войдёт в эту комнату.
Стиснув зубы, воительница медленно поднялась с одра и встала босыми ногами на ледяной каменный пол. Теперь ей надлежало изумиться беспечности своего тюремщика: в углу комнаты в кожаных ножнах стоял её меч, выгибал спинку тиковый лук, поблёскивали перья на стрелах в потёртом колчане с бахромой. Здесь были даже те два стилета, рукоятки к которым она сама выточила из кости и тщательно отполировала.
Демира повесила на плечо лук, опоясалась и прицепила к поясу колчан со стрелами, взяла тяжёлый меч. Эти усилия раскрыли и заставили кровоточить её раны, но это мелочи, которых не замечает волк, попавший в капкан и отгрызающий себе лапу.
Демира открыла тяжёлую дубовую дверь и, шатаясь от слабости, вышла в узкий, длинный, каменный коридор, освещаемый неярким светом двух факелов на стене. Быстро миновала его и очутилась перед другой дверью – более массивной, окованной железом. Взялась за кольцо, потянула на себя, дверь тяжело поддалась, отворилась, и Демира