– Рад тебя видеть, Вадим Алексеевич!
– Чего! – возмутился Постышев.
– Я имею в виду, – смутился Саранский, – Не было бы счастья, да несчастье помогло!
– Тоже мне счастье – тебя встретить! – ухмыльнулся Постышев и тут же поморщился от боли, – Где там твой коновал! Вези скорее, мочи нет!
– Так едем, едем! – засуетился Саранский и опять ляпнул неуместное:
– А вы с моей Ларисой Алексеевной почти, можно сказать, родня!
– Как это! – одновременно, в унисон сорвалось у Ларисы и у Вадима.
– Так ведь тезки по отцам! – прыснул Андрей Евгеньевич.
– А! – раздраженно протянул Вадим Алексеевич и отвернулся к окну.
– Скажешь тоже, Андрюша! – почему-то кокетливо, несмело, порозовев, произнесла Лариса Алексеевна. Она впервые за всё время поездки обернулась к Вадиму Алексеевичу и как-то очень понимающе и сочувствующе улыбнулась ему. Постышев вздрогнул и быстро закивал. Ему стало неудобно за свое пренебрежительное «А!».
Столь незначительный, беспомощный повод, однако же, возымел свое неожиданное действие, и напряжение вдруг спало, сдулось. Так бывает в природе – грозно наморщилось небо, потемнело всё кругом – вот-вот явит себя буря, разразится ураган, сорвется с небес всё сметающий водопад, но вдруг вместо всего этого, смертельно страшного, закапал невинный дождик, мелкий, нестрашный. И тяжелые, свинцовые тучи неожиданно расступились, мелькнуло чистое, светлое небо и страх смерти отступил надолго. Всего лишь дождик, а не ливень, всего лишь легкий ветерок, а не смерч. Небо сжалилось над землей и продлило ей жизнь.
Вскоре в одном из ближайших западных кёльнских пригородов показался за невысокой каменной оградкой уютный домик под острой зеленой крышей. Он был почти игрушечным, будто сделанным по описанию сказочника. Не доставало только милых, славных человечков с островерхими, как крыша домика, шляпами, доброго мелкого песика с голубеньким бантиком на шее и серебряного колокольчика над резной дверью.
– Вот, Вадим! – с облегчением произнес Саранский, – Вот тут этот доктор-пивовар и живет.
– Это тот, который «сволочь незабываемая»? – вдруг добросердечно рассмеялся Постышев и тут же застонал от боли в ноге.
– Он самый! – испуганно ответил Саранский и остановил автомобиль капотом к низким деревянным воротам, окрашенным серой, безликой краской.
В белый столбик, на котором держались с одной стороны ворота, а с другой – калитка, была буквально влита зеркально-латуневая табличка: «Доктор медицины Арнольд Арнольд Арнольд».
– Их что трое? – сквозь боль рассмеялся Постышев, – Братья, что ли?
– Один! – довольный произведенным эффектом ответил Андрей Евгеньевич, – Зовут Арнольд, второе имя…, не то по отцу, не то по деду со стороны матери Арнольд, и фамилия у них – Арнольд. Вот и выходит – один человек: пивовар и доктор.
– Человек-пароход! –