Игорь посмеивался над этим и, когда раздавал направо и налево свои гонорары за романы, сценарии, очень потешался над самим собой.
«Ваша родовая нищета – заразна, – говорил он. – К ней тянет, как к пороку. Успокаивает лишь то, что она абсолютно интернациональна. И знаешь, что? В ней есть даже что-то космополитическое».
Я вижу, как уплывает его окаменелое, холодное тело в черную шахту преисподней митинского крематория. Вижу и не вижу, слышу и не слышу – потому что мои чувства атрофировались в тот момент, когда я наконец понял, что его не стало.
Когда-то и я был женат. Очень коротко, еще в студенческую пору. Недели две или даже три. Ее звали Светкой. Она была моей первой и последней женщиной. Потом всё изменилось, и во мне, и вокруг меня. Я не видел Светку уже лет пятнадцать. Наверное, она вышла замуж, может быть, даже нарожала детей. Ее имени и фамилии нет среди актрис, значит, она так и не дошла до сцены, хотя училась на актерском. Она была слабенькой студенточкой, просто никакой. У нее дед всю жизнь играл Ленина, за это его внучку приняли на актерский.
Да Бог с ней! У нее свой путь, у меня свой. Не состоялось это, зато состоялось нечто другое.
И теперь это «другое» медленно, под звуки третей части 12-й сонаты бетховенского на «Смерть Героя» уходит навечно в провал, из которого нет обратного хода.
«Marcia funebre sulla morte d'un Eroe»[3] – так называют этот бетховенский траурный марш. Итальянский красив и печален…
Я еду домой в старом, много раз битом «Фиате», не разбирая дороги. Я думаю о том, кто пришел в вечер смерти Игоря к нему домой. Не то француз, не то еще кто-то. Игорь сказал по телефону, что речь пойдет о правах на сценарий по его последнему роману. Платили всегда хорошо, Игорю нужны были деньги, он должен был иметь запас, для того, чтобы раздать его – Ирэн, Илоне, мне на спектакли в Сибири…
«Дети, – задумчиво качал он головой, решительно и властно засовывая мне в сумку очередную увесистую пачку иностранных бумажек, – они для меня не имеют имен, не имеют нации, не имеют пола, они имеют только возрастные признаки. Это великолепно! Это и есть идеал гуманности жизни, ее нетленность. За это не жалко платить, потому что уникально, потому что очень здорово! Нам воздастся, и тебе и мне!»
У него всегда дома были деньги. Может быть, пришли за ними? Этого я не сказал тому сыщику. Вроде бы недурной человек. У него глаза есть…
Я приехал к себе, в маленькую квартирку на окраине, в Сабурово. Впрочем, когда-то это была окраина. Теперь аж почти до Домодедово по Каширскому шоссе разлегся шумный город.
Рядом Царицыно, где у того же Муромцева когда-то была дача и где жили Иван Бунин с Верой. Екатерина Великая задолго до того выбрала дальние, подмосковные пруды для своей загородной резиденции. Но не состоялось! Строили тут и Баженов, и Казаков… Да так ничего и не вышло… Сейчас доделали, додумали за них… Хорошо ли додумали?
«Каждому овощу свой фрукт!» – любил пошутить Игорь.
Нашему овощу вот этот фрукт!