10.
Юношеский максимализм воспринял отказ, с одной стороны, как смертельную обиду, а с другой – повысил статус объекта обожания. Отсутствие жизненного опыта доводило ситуацию до абсурда, рисуя мучения неразделенной любви до конца дней и сцены раскаяния Наташи у его смертного одра по истечении жизни. Паша мысленно разговаривал с любимой, доказывая, что она не права, что он интересный человек – просто ей не удалось этого увидеть. Но условие, которое подбросила судьба в лице Наташи, уже сработало, определив его жизненный путь на долгие годы вперед. В Пашином сознании выстроилась логическая цепочка. Оказалось, чтобы понравиться, надо быть интересным. А, чтобы быть интересным, нужно многое знать и уметь. А это подразумевает – учиться. Учиться, чтобы быть интересным. И Паша, что понимал тогда под этим, то и начал интенсивно постигать. Стал много читать по вечерам. Освоил, благодаря другу, пару десятков гитарных аккордов, чтобы можно было петь дворовые песни. Записался в секцию бокса. Захотелось схватить все сразу, чтобы вызвать интерес к себе. Жизнь поставила перед ним задачу, которую спровоцировал самый мощный стимул на земле – любимая женщина.
Правда, успеваемость стала сдавать свои позиции. Но поступление в ВУЗ в обозрение Пашиных интересов еще не попало. Была мечта – уехать куда-нибудь с геологической партией. Кем угодно, но уехать. Юность рисовала неимоверные испытания, из которых Павел Думанский – бородатый мужчина, в свитере «а ля Хемингуэй» всегда выходил победителем. И о его победах каким-то образом тотчас же узнавала Наташа. Она восторгалась ими, и желала встретиться с Павлом Петровичем. Но его дела никак не позволяли этому случиться. От неисполнимости желания Наташа мучилась, описывая свои страдания в письмах. Он же всегда отвечал ей сдержанно, по-мужски, предлагая еще немного потерпеть, пока он найдет для страны еще одну кимберлитовую трубку.
Летом, первые месяцы после своего фиаско, Паша часто бродил по берегу реки недалеко от дома любимой, тайно надеясь на случайную встречу, ведь случайные встречи ни к чему не обязывают. Подумаешь: ну, шел, ну, случайно встретились – привет, привет. «Ну как тебе, Наташенька, живется без меня?» «Плохо, Пашенька, извелась я совсем. Я – такая дура, но только теперь это начала понимать».
Когда он забывался, и его так далеко заносило, он плевался, удивляясь разошедшейся фантазии – как такое в голову взбрело, и поносил себя разными при этом словами.
Ближе к осени его переживания больше стали носить оттенок философских рассуждений – сказалась появившаяся любовь к чтению и склонность к творческому осмыслению всего того, с чем соприкасался внутренний мир. Его поражали непререкаемые величины космоса, за которыми он чуть ли не каждый вечер наблюдал, лежа на носу какой-нибудь «казанки» на берегу реки. Нравилось ложиться и улетать