– Хотите «командари», за мой счет?
– За ваш хочу… хотя это вино напоминает портвейн, а он не очень-то подходит к мясу!
– За чужой счет, мистер Роман, все подходит! – проворчал старик. Он опять исчез за дверью, но через минуту вышел с горячей миской «клефтико», пузатой бутылкой вина и двумя стаканами.
– Я выпью с вами? Не возражаете? Сегодня больше уже никого не будет. К Костасу не ездят по вечерам. Здесь нет музыки, нет девчонок. Только «клефтико», «сувлаки» и вино.
– Сувлаки?
– Мясо. Жареное мясо. Кусочками. Мы его так называем. Так можно я выпью с вами?
– Конечно, Костас! Я так рад! Просто даже не знал, чем занять этот вечер!
– Вы мне льстите, наверное! Из меня никудышный собеседник! Только разве что выпить! Хотите потом продолжим «зиванией» моего изготовления?
– О, я знаю! Меня уже угощали. Ваша самогонка…
– Что?
– У нас это называется самогонкой. Вы делаете ее из винограда, а мы из чего попало! – Роман засмеялся.
– Из чего попало?
– Именно. Можно даже из табуретки гнать!
– Вы шутите, сэр?
– С этим не шутят, сэр!
Оба рассмеялись и отпили по большому глотку «командари». Роман причмокнул и довольно повел головой.
– Знатное вино, тяжелое немного, сладкое.
– Иониты нас научили. Оставили свои виноградники… все оставили. И уехали на Мальту. Мальтийский орден, слыхали? «Командария» – значит комендатура. У них здесь кругом эти комендатуры были, а при них виноградники.
– Так кто же это блюдо «ворованным» назвал – греки или турки?
– Кто его знает? Назвали, и все! Ешьте клефтико, а то остынет. Так, как я, его никто на острове не умеет готовить. Клянусь Зевсом!
У Романа вдруг проснулся аппетит, он, обжигаясь, стал вылавливать из горшочка разваренные куски баранины и отправлять их себе в рот. Старик поощрительно улыбался и качал головой. Роман засмущался, опустил вилку.
– Что вы, что вы, мистер Роман! Это честь для меня! Вы ешьте, а я вам расскажу, как все было на самом деле.
«…Было ветрено и необычно холодно даже для ранней весны в этих краях. Шел 327-й год нашей беспокойной эры. Нос корабля не был украшен деревянной статуей, потому что в эти времена моряки уже не доверяли россказням об античных богах, обожествленных чудовищах и глупых оберегах.
Паруса были порваны и бессильно бились о мачты под косым дождем. Второй день бушевал шторм, соленой до горечи водой заливало палубу, с борта уже смыло пятерых.
На носу то ныряющего в ледяную глубь, то взмывающего в свинцовое небо корабля, стоял, вцепившись в канаты, старый кормчий. Вовсе не фракиец, а самый что ни на есть грек из Пелопоннеса.
– Не хватает только рифов! Они тут, у этого проклятого острова! Темно, как в преисподней! – ворчал он, вглядываясь в темноту, разрезаемую лишь вспышками ослепительно ярких молний. Двое матросов на мостике вслепую крутили штурвал, молясь всем богам, имена которых приходили им